— А где живет твоя бабушка? — перевел продолжающий изумляться Горошко.

Петров взлетел за кулисы и поискал глазами костюм волка. Но костюма не было, поскольку, естественно, он был на Васечкине. Петров закусил губу. Выскочить на сцену без костюма ему не позволяла профессиональная актерская этика.

Маленький Вова Сидоров тем временем готовился надеть костюм Кота в сапогах.

Петров не раздумывая выхватил у него костюм, мгновенно напялил его на себя и на глазах у пораженного Сидорова и не менее пораженной всем происходящим Инны Андреевны выскочил на сцену.

— А это еще кто? — спросили в третьем ряду.

Надо заметить, что вопрос был закономерный.

Сидоровский костюм, слишком маленький для большого Петрова, трещал по швам, превращаясь в нечто среднее между Котом, волком и самим Петровым.

Но Петров, стоя на сцене, услышал вопрос,

— Же сюи ле лю гри! — с гордостью отличника, хорошо знающего свой урок, произнес он.

— Я — Серый Волк! — автоматически перевел уже окончательно сбитый с толку Горошко.

— Уходи! — шептал там временем Петров Васечкину. — Я уже играл! Я — волк!

— Сэ муа ле лю гри! — величественно произнес Васечкин.

— Это я — Серый Волк! — перевел Горошко металлическим голосом робота.

В зале зааплодировали.

— А ты Кот! — неожиданно по-русски сказал вдохновленный аплодисментами Васечкин.

— Туа, тю э ле ша! — почему-то перевел на французский несчастный Горошко.

Зал грохнул.

— Я не Кот! — заорал обиженный Петров.

— Нет, Кот! — настаивал Васечкин, указывая на разницу в костюмах.

Маша, пока Петров и Васечкин выясняли отношения, только переводила взгляд с одного на другого, не зная, кому отвечать и на каком языке.

В это время маленький Вова Сидоров, давно с ужасом смотревший из-за кулис на то, что происходит с его костюмом, услышал, что вместе с костюмом у него отбирают и роль. Это было последней каплей. Сидоров выскочил на сцену.

— Это я — Кот! — заявил он.

— Сэ муа ле ша! — опять перевел Горошко.

— Иль фо але а травэр ля форэ! — неожиданно сказала Маша свою следующую реплику, возмущенная тем, что про нее забыли.

И так как на этот раз Горошко уже ничего не мог сказать, Маша сама же невозмутимо перевела:

— Надо идти через лес!

Тут хохотали уже все — и те, кто сидел в зале, и те, кто стоял за кулисами.

Всхлипывала от смеха Инна Андреевна.

Держась за животы, покатились старшеклассники. При этом веревка от занавеса выскользнула у них из рук, и непостижимым образом занавес вдруг закрылся.

— Сейчас я тебе дам! — сказал маленький Васечкин здоровому Петрову, как только закрылся занавес.

Кстати, начал эту фразу волк, а закончил уже Васечкин, беспомощно выкарабкивающийся из шкуры волка.

— Я тебе сам дам! — сказал Петров, отмахиваясь от Сидорова, который упрямо стаскивал с него остатки костюма Кота в сапогах.

Маша, в растерянности смотревшая на все происходящее, машинально вынула из корзинки пирожок и начала грызть его, забыв о том, что он бутафорский.

Тем временем между закрытым занавесом и смеющимся залом метался по авансцене оставшийся там Горошко.

— Переведи нам еще чего-нибудь! — подбадривали его из третьего ряда. — Или спой!

Казалось, что ничто не может спасти несчастного Горошко от насмешек, несущихся из зала, но в это время занавес — то ли потому, что один из катающихся от смеха старшеклассников случайно ухватился за веревку, то ли еще по какой-то неизвестной причине, — вдруг дернулся и открылся.