И каково же было смущение нового губернатора, когда он обнаружил, что ему противостоит союз шестнадцати провинций, возникший в результате Гентского примирения. Он заперся в Люксембурге, стараясь осмыслить ситуацию и придумать, как лучше вбить кол между провинциями и одолеть принца Оранского. Ничего не зная о Нидерландах, не имея надежных советников и располагая всего горсткой солдат, на которых он мог положиться, дон Хуан проявил недюжинную проницательность в деле урегулирования ситуации. Что могло быть проще – и фатальнее, – чем отменить решение Генеральных штатов и угрожать вновь созданному союзу громом и молниями со стороны Испании? Вместо этого дон Хуан высказался за примирение. Мир? Он ничего так сильно не желает, как мира. Провинции объединились, чтобы избавиться от неуправляемой испанской армии? Ну, конечно, он поможет им в этом. Его сладкие слова потоком текли в письмах не только к Штатам, но и к влиятельным аристократам Юга, потому что он, как и Вильгельм, понимал значимость этой общественной группы и, расточая им лесть, имел перед Вильгельмом то преимущество, что сам он к ним не принадлежал, и их не могло раздражать его влияние, как раздражало влияние Вильгельма. Из своего бастиона на Севере Вильгельм наблюдал за ним с растущим беспокойством. Какое-то недолгое время казалось, что Гентское примирение будет разорвано в клочья в течение нескольких недель после его подписания, поскольку делегаты от южных провинций в Генеральных штатах стремились сблизиться с доном Хуаном. Однако Голландия и Зеландия стояли за принца Оранского. Если Юг пришел к взаимопониманию с вновь прибывшим, то Север сторонился этого эфемерного союза.

Вильгельм мудро воздержался от поездки на Юг. С присущей ему настороженностью он видел, что миротворцами, ратовавшими за союз с доном Хуаном, были аристократы во главе с Арсхотом. Приехав в Брюссель сейчас, он рисковал быть вовлеченным в обычную склоку за власть, и его цели и репутация встали бы в один ряд с мелкими и эгоистичными амбициями Арсхота и Хизе. Оставаясь на Севере, он мог сохранить славу единственного защитника интересов страны в целом, и его призывы к Генеральным штатам стали бы гораздо более действенными, в то время как его взгляды на Юге могли с успехом выражать делегаты от Голландии и Зеландии Сент-Альдегонд и Поль Буйе.

Эти двое хорошо справлялись со своей задачей в Генеральных штатах, заботясь, чтобы разрыв, если бы он произошел, стал разрывом по вертикали между знатью и классом бюргеров, а не горизонтальным разрывом между Севером и Югом. Лидер южной знати Арсхот заметно облегчил их работу; его высокомерие было оскорбительным. Убежденный в своем врожденном праве на власть, он даже не пытался скрывать свои личные амбиции. Борьба между ними продолжалась до нового, 1577 года, когда 9 января Генеральные штаты дали твердое и долговечное подтверждение Гентскому примирению, подписав второй договор – Брюссельский союз.

Это было решительное «нет» политике Арсхота и тяжелый удар по дону Хуану после всех его любезностей и посулов. Такой ответ должен был научить его (однако не научил), что аристократия менее важна, чем бюргеры. Последние составляли в Генеральных штатах большинство, которое вместе с более мелкими землевладельцами добилось заключения союза вопреки воле высшей знати. Чтобы у дона Хуана не осталось никаких сомнений по поводу их чувств, Штаты решительно заявили, что больше не будут вести с ним переговоры, если он лично не подпишет Брюссельский союз. Поскольку Штаты намеревались порвать с ним всякие отношения, они дали ему всего четыре дня на размышление.

Отчаяние придало ума даже Арсхоту, который неожиданно посоветовал Дону Хуану поддержать договор. Дон Хуан с невозмутимой любезностью заявил, что будет счастлив это сделать. Это был неожиданный конец успешной борьбы Вильгельма с Арсхотом: как только он перетянул своих проигравших оппонентов за черту, они бросили свой конец каната.