2

30 апреля 1565 года Эгмонт вернулся в Брюссель, едва не лопаясь от удовольствия. Весь путь из Мадрида он проделал вместе с сыном регентши, принцем Пармским, который спешил в Брюссель, чтобы жениться и, возможно, получить должность в армии или при дворе. Эгмонт привез с собой блистательный рассказ о том, как его приняли в Мадриде. Король Филипп, казавшийся более человечным в родной для него Испании, где ему сочувствовали, был необыкновенно обаятельным, таким обаятельным, что Эгмонт не стал утруждать себя и настаивать на каких-то определенных политических обещаниях. Филипп не только говорил о Нидерландах в духе полного понимания, но прислал письма, в том числе письмо принцу Оранскому, в котором самым дружеским образом спрашивал, не пришлет ли ему Вильгельм в знак особого расположения своего главного повара, о гениальном даровании которого он слышал так много.

Вильгельм не был тогда в Брюсселе и не видел, как возвратился Эгмонт, не слышал его первый, радостный и неясный по смыслу отчет перед Государственным советом и не был свидетелем огорчения и разочарования Эгмонта через неделю, когда прибыли официальные распоряжения Филиппа. Король резким и мощным ударом возобновил свою религиозную политику: он потребовал изменить образовательную политику, чтобы уничтожить ересь в Нидерландах, и сделал лишь одну уступку: регентша могла созвать совет епископов для обсуждения подробностей практического осуществления этой реформы. На этот раз даже Эгмонт был в ярости, и больше всех, потому что распоряжения Филиппа были даны ровно через три дня после отъезда Эгмонта из Мадрида, так что граф с оскорбительной ясностью понял, что король его одурачил.

Оказавшись в ловушке между указаниями короля и гневом Эгмонта, Маргарита обратилась к Вильгельму: какие бы взгляды у него ни были, его манера держать себя успокаивала и ободряла, и он мог своим влиянием утихомирить Совет, а возможно, и разъяренного Эгмонта.

Была середина мая – время, как известно, удобное для беспорядков. В майские дни прошлых лет вспыхивали бунты, когда возбужденные толпы разбивали иконы и освобождали из тюрем заключенных-протестантов в Валансьене и Монсе, в Брюгге и Антверпене. Вильгельм боялся еще более серьезных волнений в провинциях, которыми управлял, – Голландии, Зеландии и Утрехте. Дело в том, что началась одна из регулярно случавшихся ссор между Скандинавскими странами, пролив Зунд был закрыт для судов, и эта блокада имела в высшей степени серьезные последствия для торговых перевозок, в первую очередь для торговли зерном в северных провинциях. В амстердамских доках было тихо, баржи на каналах стояли пустые. Портовые рабочие и другие труженики ждали летом голодной смерти. В этих обстоятельствах Вильгельм написал Маргарите, что пока не имеет возможности покинуть земли, где он является штатгальтером: сначала он должен организовать раздачу еды неимущим и выяснить, какими еще способами можно улучшить положение.

Этот случай многое говорит о политических взглядах Вильгельма: он считал, что более важное дело надо отложить до тех пор, пока не будут удовлетворены срочные потребности народа. Так он утверждал всегда и так продолжал утверждать до конца своей жизни; государство он считал исключительно средством для служения народу. Пусть совет и политика короля подождут, пока не будут накормлены жители Амстердама. Только когда Вильгельм более или менее наладил работу своих «аварийных» служб, он вернулся за стол совета.

Он мало чем мог помочь Маргарите. Внешне он вел себя спокойнее, чем Эгмонт, но лишь потому, что, в отличие от Эгмонта, никогда не ждал от Филиппа ничего другого. Он отказывался выражать свое мнение открыто, но лишь потому, что любое из них было опасно или бесполезно высказать.