Ты ведь несерьезно? – Это Лиля задала этот вопрос, потому что мама продолжала молчать. Я на маму всё это время смотрела, не на сестру. Я хотела видеть её реакцию, её глаза, но она от моего взгляда настойчиво уворачивалась.

  Я серьёзно,   проговорила я приглушенно. – Мне всё это надоело, выслушивать всю эту грязь в мою сторону и в сторону моего отца.

Лиля вдруг схватила меня за руку, в намерении развернуть меня к себе лицом, но я воспротивилась. Руку свою отдёрнула, а смотреть продолжила на мать.

  Тогда докажи,   в запале начала сестра,   докажи, что мама неправду говорит! Тебе никто не поверит! Никто больше не поверит в идеальную репутацию твоего папы! Да и твою тоже!

  Я ничего доказывать никому не собираюсь,   ответила я, всё таки поворачиваясь к сестре. И в который раз за последние дни, проговорила:   Я – Марьяна Дегтярева. Я – дочь своего отца. И никакие сплетни, никакие скандалы этого факта не изменят. И есть то, чему отец меня научил. Это отстаивать своё мнение, свою правду. А моя правда в том, что меня вырастил замечательный отец. И я не пожалею ни сил, ни денег на то, чтобы защитить его имя. Не своё, Лиля, то, что говорят про меня, большой роли не играет. В глаза мне никто не посмеет ничего сказать, а вот папу я буду защищать. Это мой долг, за всё, что он для меня сделал. – Я невольно сделала шаг к сестре, и выглядело это так, будто я на неё наступаю. Я не собиралась делать этого специально, но впечатление, судя по всему, произвела, потому что Лиля отступила. И сделала это с долей паники во взгляде.

  Дочка, ты не права,   проговорила мама за моим плечом.

Я обернулась к ней. Головой качнула.

  Я тебе не дочка. Все свои материнские чувства ко мне, ты оставила в студии, когда рассказывала, как с тобой поступили неправильно. Как тебя унижали, топтали и выгоняли. Я, отец. А потом взяла за это деньги. И опять взяла, и опять. Чтобы жить в этой квартирке,   я окинула жестом прихожую, в которой мы находились. – Которая даже не твоя. Чтобы есть в ресторанах, которые раньше тебе были не по карману. Одеваться в магазинах, о которых ты столько лет могла лишь вспоминать. И не говори, что в тот момент, когда ты получала гонорары, ты думала обо мне, и о наших с тобой отношениях.

  Уходи отсюда,   потребовала Лиля. – Ты нам не нужна!

  Нисколько в этом не сомневаюсь. Вот только все скандалы, сколько их не подогревай, в конце концов, набивают оскомину, и становится скучно. Мне даже интересно, сколько продержитесь вы. Это ведь зависит от интереса лично к моей персоне, правда? А не к вашим сплетням обо мне.

Лиля уперла руку в бок и с вызовом проговорила:

  Нет никаких сплетен. Мы говорим только правду.

Я покивала, потом посмотрела на маму и задала ей самый главный вопрос:

  Правду, мама? Ты говоришь только правду?

Взгляд у неё всё таки был виноватым. Она хоть и старалась храбриться, старалась держать голову высоко поднятой, я видела её смятение и неуверенность.

  Я имею право рассказать свою историю.

  Наверное,   не стала я спорить. – Но стоит ли обвинять отца в том, что твоя жизнь сложилась так, как сложилась? И стоило ли рассказывать свою правду, зарабатывая на насущную жизнь скандалом?

  Тебе легко говорить,   сказала мне мама. – Ты никогда не знала никаких проблем. Ты никогда не знала, что такое нужда. Никогда не жила так, как жила я и твоя сестра.

  И я в этом виновата? – поразилась я. – Или отец виноват? А ты не виновата ни в чем?

  Не трогай маму,   потребовала Лиля, и снова указала мне на дверь.