Прошу лишь: учись на моих ошибках. Не руби с плеча. Пытайся исправить ситуацию, если человек тебе дорог. Всеми силами пытайся. Человек должен быть счастлив рядом с тем, кого он любит. Неважно, кто и что об этом думает. Главное – ты сама.

Для тебя, принцесса, я хочу только одного – чтобы ты была счастлива. Ты достойна этого, как никто. Ты ведь – моя принцесса. Ты всегда будешь принцессой, всегда будешь особенной. Не только для меня. Ты родилась такой – очень светлой девочкой. И я всеми силами старался в тебе этот свет не погасить. Очень надеюсь, что у меня это получилось.

Люблю тебя, дочка. Всегда верь в себя».

Не знаю, сколько раз я прочитала это письмо. Долго сидела в саду в одиночестве, на качелях, которые папа поставил для меня, когда мы переехали в этот дом. Мне было двенадцать лет, но у меня были свои качели. Я до сих пор любила на них качаться, уже давно без детского восторга, без взмывания вверх, без зажмуривания глаз, когда казалось, что вот вот дотронешься до солнца. Я садилась на них, прижималась щекой к прохладной перекладине, и отталкивалась ногами от земли. А после закрывала глаза, представляя себя маленькой, беззаботной девочкой. Вот и сегодня долго долго сидела, держала в руке письмо, перечитывала его, и, кажется, заучила все слова наизусть. Но легкости и беззаботности не чувствовала.

  Привет.

Я голову повернула и увидела Марата. Он остановился передо мной, смотрел с сожалением.

Я выпрямилась, сделала глубокий вдох, попробовала улыбнуться.

  Ты вернулся.

  Вернулся,   сказал он. Всё ещё меня разглядывал, будто ощупывал взглядом. – Шура сказала, ты давно здесь сидишь.

Я посмотрела на небо, солнце уже клонилось к закату.

  Наверное, давно,   согласилась я.

  Почему? – спросил Давыдов.

Я показала ему письмо.

  Прочитала папино письмо.

  Поэтому? – Он, кажется, не поверил.

Я вновь попыталась изобразить улыбку.

  Трудно, знаешь ли, быть принцессой,   решила пошутить я.

  Маша, от тебя этого никто не требует.

  Да,   не стала я спорить. – Просто я сама по себе такая.

  Это плохо?

  Принцессы всем надоедают. В конце концов.

Давыдов хмыкнул.

  Глупость какая. Как может надоесть любимая женщина?

  А я твоя любимая женщина? – сорвался с моих губ вопрос.

  Ты в этом сомневаешься? – Марат протянул ко мне руку, я её приняла и с качелей поднялась.

Оказалась совсем рядом к нему. Почувствовала ровное тепло, исходящее от его тела, такой привычный, родной запах, невольно сделала ещё полшага, и уткнулась носом в его плечо. Захотелось обнять, прижаться, и понять, что я всё же не одна.

  Где ты был? – тихо спросила я его. – Где ты так долго был? Тут столько всего случилось,   пожаловалась я.

  Знаю,   шепнул мне Давыдов. – Я всё знаю.

  Тогда почему уехал?

  Потому что должен был. – Марат немного отстранился, посмотрел мне в глаза. – Мне нужно было увидеть сына,   сказал он мне. – И с Мариной поговорить.

Я молчала, как то не к месту кивнула, совершенно не понимая, что сказать в этот момент.