Изменить размер шрифта - +
Свою репродукцию не нашла, но увидела, что у Хомера подобных работ много. Он частенько изображал вот такие одинокие, забытые миром парочки, а ещё писал морские пейзажи. Хомер мне понравился. Я засиделась, листая его работы. Добралась и до своей репродукции, однако ничего особенного не узнала – просто прочитала, что она называется «Мальчик и девочка на склоне холма» и хранится в бостонском Музее изящных искусств.

На оборотной стороне двадцатишестилетняя бухгалтер Кэтрин из юго-восточного американского городка написала: «Сегодня на завтрак у меня был йогурт с мюсли. В эти дни я постоянно размышляю о том, что значит „достаточно“. Например, сколько стран мне нужно посещать в год для счастья и сколько такое счастье будет стоить? Думаю, на чём могу сэкономить и удастся ли потом оправдать эту экономию».

Я отправила Кэтрин коротенький хуррей – не удержалась и похвасталась, что путешествую по Болгарии, хотя моё путешествие, по сути, подошло к концу, – а хуррей Наташе, продавщице из бельгийского Гента, накатала большой. Наташа прислала забавную карточку с карикатурой Герхарда Хадерера, изобразившего очень хмурых людей. Они за четыре евро покупают подковообразную скобку, состоящую из концевых крючков и центральной дуги: крючками подцепляют уголки губ, дугу заводят на макушку и остаются хмурыми, но дальше идут с натянутой – вот буквально! – улыбкой. Рисунок получился смешной и вместе с тем страшный, а на оборотной стороне Наташа вывела: «Люди часто осуждают меня, когда видят, что я несчастлива. Они хотят, чтобы я изменилась и улыбалась. А мне кажется, что нам не следует притворяться и скрывать свои чувства, даже если ты стоишь за прилавком магазина. Мне становится только грустнее от мысли, что грусть у нас под запретом».

Я ответила Наташе, что и сама не люблю притворные улыбки, но иногда прячусь за ними, ведь обычно я жизнерадостная, и стоит мне приуныть, как вокруг все спрашивают: «Что случилось? У тебя всё хорошо?» – а у меня ничего не случилось! Мне просто хочется побыть одной! Проще уж улыбнуться, чтобы никто не приставал с вопросами и не пытался всеми подручными средствами срочно – вот немедленно! – излечить меня от хандры, будто она страшнее самого страшного недуга. Я ещё многое настрочила в хуррее и чуточку взгрустнула, но вообще за три дня, проведённые в Гнезде стервятника, выспалась, наболталась в «Вотсапе» с Калининградом, отправила парочку открыток с египетским стервятником, отпечатанных природоохранным центром «Восточные Родопы», и почувствовала себя замечательно.

Мы с Настей и Гаммером познакомились со сторожем Драганом, которого Настя изначально записала в потомки местных контрабандистов. Может, он и был их потомком, но, несмотря на внешнюю суровость, оказался вполне добродушным и не слишком переживал, когда мы лезли во все хозяйственные пристройки и заглядывали в каждый уголок двора. Правда, разговорить Драгана не удалось, а вот его сын Петар, работавший вторым сторожем и через сутки сменявший отца, охотно с нами поболтал.

Петар сводил нас к каменному корыту действующего источника за оградой Гнезда, показал, в какой пристройке прежде выпекали хлеб, а в какой ютилась прислуга. Рассказал о наличниках Гнезда, о деревянных ромбах с вырезанным в них лучистым солнцем и даже объяснил, почему крыша над мансардой третьего этажа изгибается в виде коромысла, но «Гугл-переводчик» едва справлялся с его речью, и мы, к сожалению, поняли далеко не всё.

Гнездо навещали три домработницы: жена Драгана и его взрослые дочери. Они жили в Бориславцах, и мы с ними познакомились в первый же день. Потом Йозас привёл электрика, кровельщика, сантехника, и они тоже были родственниками Драгана, жившими в посёлках по обе стороны Арды, только я запуталась, кто из них зять, а кто двоюродный племянник.

За Гнездом ухаживала чуть ли не вся семья Драгана.

Быстрый переход