Когда к нам присоединилась Настя, мы засуетились, набросили на плечи рюкзаки, и Вихра мельком заглянула в колодец. Промолвила, что он идёт уступами и опускается метров на десять. Наверное, Гаммер представил, как летел бы на такую глубину. К счастью, балансировать на уступах или делать навеску нам не пришлось. Сверившись с картой, Вихра указала в галерею, и мы, разбитые, перепачканные в глине, покинули негостеприимную полость.

Ручей, вытекавший из камина, почти весь уходил в колодец. В галерею попадала едва приметная струйка. Вскоре она затерялась в рыхлом галечном настиле, а Вихра показала нам тёмные желобки на стенах. Сказала, что они отмечают прежние уровни воды. Временами галерея превращалась в полноводное русло, и это объясняло, почему в ней нет крупных камней, сталагмитов и других препятствий. Идти было легко, и галька задорно хрустела под сапогами.

Чем шире становилась галерея, тем чаще на низком потолке проступал натёчный декор. Серая и будто мятая порода стен сменялась плотным наслоением сланцевых плит, и в их стыках поблёскивали то серебристые, то синеватые прожилки. Гул камина отдалился. В тишине, нарушаемой лишь звуками наших шагов и поскрипыванием влажных креплений рюкзаков, мы перебрались в громадный зал, и он повсюду, куда только дотягивались лучи фонарей, был уставлен молочно-белыми сталагмитами разной высоты. Мы угодили в настоящий лабиринт, и продвижение замедлилось.

Зал оказался чуть ли не самым просторным из всех, что нам встретились в пещере Смирнова. Судя по карте, впереди открывались два прохода, и нам бы поторопиться к ним, но мы шли без особого рвения. Медленно петляли, осматривали худенькие, жердеподобные сталагмиты и расположенные по соседству крупные, рассевшиеся внушительным конусом.

В местах, где потолок опускался на высоту трёх-четырёх метров, угадывались массивные натёки с забавными, похожими на вымя сталактитами, словно где-то наверху опрокинулись десятки цистерн с молоком – оно просочилось в зал и, схваченное пещерной прохладой, застыло. Я сказала об этом вслух. Настя и Гаммер усмехнулись, а Вихра отметила, что в каком-то смысле я права.

– Это в каком? – удивилась я.

Вихра пояснила, что натёчные образования растут веками. Капля дождя, упав на гору, растворяет в себе частичку известковой породы, вместе с ней просачивается в щели, проникает в глубь горы, пока не достигнет полости, – там повисает, а потом срывается и оставляет на потолке крохотное пятнышко карбоната кальция. С такого пятнышка и начинаются сталактиты, даже самые крупные из них. Упав на пол, капля просачивается дальше или испаряется и опять же оставляет известковый след, из которого в свою очередь вырастает сталагмит.

Миллионы капель повторяют один путь, и натёчный слой постепенно увеличивается: сверху вытягивается сосулькой, а снизу поднимается приземистой пирамидкой. Проходят сотни и тысячи лет, прежде чем они соединяются, создавая колонну сталагната. Толстые и прочные, прутья сталагнатовых решёток порой растут очень тесно, и пробраться между ними не получается даже со скальным молотком.

Настя проворчала, что путается в сталактитах и сталагмитах.

– Теперь ещё сталагнаты! Что дальше? Сталагбуты?

Вихра как-то чересчур серьёзно ответила, что о сталагбутах не слышала, хотя знала немало иных названий. Добавила, что и сама в детстве путалась, но Страхил придумал для неё лёгкий способ запомнить отличие.

– Это работает на болгарском, – сказала Вихра. – И на английском. На русском, наверное, тоже сработает. Всё просто. Нужно ориентироваться по букве, отличающей одно название от другого. Она графически показывает, как именно растёт известковый нарост. Или не известковый, натёчные образования ещё бывают соляные и…

– Господи, какая муть, – по-русски прошептала Настя.