Труф прервала ход мыслей, удивленная своим слишком специальным, клиническим подходом к теме. Конечно же, тетушка Кэролайн горевала о сестре Катрин, точно так же, как Труф горевала о матери, но винить за ее раннюю смерть было некого, ведь Торн Блэкберн тоже давно сошел в могилу.

Блэкберн. Это имя Труф вспоминает постоянно. Золотой сын фортуны, человек неясного и таинственного происхождения, мошенник из мошенников, рассказывавший всем вокруг себя душераздирающие истории и тут же опровергавший их, заявляя, что все они вранье. Он заставил своих последователей безоговорочно верить в него, сам же он при этом ни во что не верил. Он раздавал фантастические, невыполнимые обещания, но никогда и не собирался их выполнять.

Торн Блэкберн был человеком, сотканным из духовных противоречий, он крал, но не деньги, а религиозные убеждения, правда, потом он крал и деньги.

Труф чуть не пролетела мимо поворота, она резко нажала на педаль тормоза и вывернула руль вправо, виновато и настороженно покосившись в боковое зеркало. К счастью, за ней никого не было. Она съехала на залатанную, с глубокими обочинами второстепенную дорогу, ведущую в Стормлаккен. Оставалось совсем немного.

И что ей теперь делать? Что говорить?

А что она вообще может делать? Тетушка Кэролайн объяснила все очень ясно и понятно. И не она, а Кэролайн будет говорить, да еще нечто такое, что нельзя доверить телефону.

Второстепенная дорога перешла в какую‑то тропинку шириной с шоссейный ряд. Сейчас Труф ехала вдоль Таковской горной гряды. Изрезанные ледниками скалы, будто вырубленные гигантским топором, с густой высокой травой и кривым, чахлым кустарником, редкими, без единого листочка березами и соснами у подножия, представляли собой удручающее зрелище.

На окраине Стормлаккена Труф остановилась, чтобы дозаправить машину. Здесь все оставалось таким же, как и двадцать, и десять, и пять лет назад. Только лавка, торговавшая дешевыми товарами, была заколочена, а от главной улицы остался лишь старый, покосившийся автовокзал, магазин автозапчастей, отделение банка Мид‑Гудзон, да кафетерий с засиженным мухами прилавком. Стоящий напротив бензоколонки универсальный магазин, разместившийся в здании, выстроенном в стиле викторианского рококо, был совершенно пуст.

Умирающий город, антураж, вполне соответствующий хмурому, безрадостному сентябрьскому дню. Труф с радостью уехала из него, направившись по главной улице в сторону озера. Точнее, в ту сторону, которую местные жители называли «озером», хотя в течение последних лет семидесяти или больше никакого озера там не было.

Оно исчезло в начале двадцатых годов, его истощил проект по снабжению Нью‑Йорка питьевой водой, устаревший в то же самое время, после постройки резервуара Кротон. Озеро, давшее городку название, а его жителям – право кичливо именовать свое место курортом, давно высохло. Окончательно городок добила постройка широкой, многорядной трассы, по ней, как по вене, утекли последние остатки его жизни. Теперь это был город‑призрак, отстоящий слишком далеко и от процветающей северной троицы Шенектади – Олбани – Троя, и от расширяющегося южного красавца Пафкипси.

Дом Кэролайн Джордмэйн находился в нескольких милях от Стормлаккена, на берегу оставшегося от озера заросшего котлована. Большинство викторианского стиля коттеджей, выстроенных в пору существования озера, были давно заброшены. Крошечный домик тетушки Кэролайн одиноко стоял в необычайно красивом месте, на самом склоне горы, и весело выглядывал из‑за густой травы, кустарника и низкорослых деревьев.

Труф подъехала к дому, припарковалась рядом со старенькой тетушкиной «хондой» и вышла из машины. Ее сразу охватил дувший с гор сырой, промозглый ветер, ни теплый, ни холодный, но все же очень неприятный.

Тетя Кэролайн шла к двери очень долго, но когда она открыла, Труф ужаснулась происшедшим в ней переменам. Некогда черные волосы серыми тонкими прядями свисали с просвечивающего черепа.