Сравнение это пришло мне в голову потому, что в центре помещения стояла сверкающая фиолетовая ракета заметно выше дверей. Мне почудилось, что ее освещают невидимые огни рампы. Казалось, она содрогается, нетерпеливо ожидая, чтобы купол раздвинулся и ей можно было бы взлететь.

"Диана меня побери! Техас готовится к новому завоеванию космоса! Необходимо предупредить Циркумлуну!" — мелькнуло у меня в голове.

— Готовьтесь убраться отсюда, детки, — раздался позади нас голос Гучу. — Гейгер фиксирует некоторую активность в направлении лиловой вышки. Ничего опасного. Пока.

Тут я сквозь ракету смутно различил еще машины и понял — сначала с облегчением, — что это всего лишь пучок фиолетовых лучей, бьющих, точно гигантский лазер, из отверстия в полу (или земле) и лиловым свечением отражающихся от потолка.

Это же лиловое свечение позволило различить лежащие на снегу тела — маленькие тела мексов. Их было много и возле некоторых по снегу вроде расплывались темные пятна. Но в любом случае они все были неподвижны.

Однако вокруг мельтешило множество черных силуэтов живых мексов. Одни собирались в группы, другие двигались поодиночке. Не берусь утверждать, что они вызывали ассоциации с ордами разнузданных солдат, или со стаями хищников, или еще с чем-то таким. Знаю только, что это напряженное судорожное рысканье мне не понравилось.

Сбоку от двери виднелся штабель бревен.

Будь с нами Эль Торо, он, наверное, повел бы нас к вышке. Однако Карлос Мендоса этого не сделал, и у меня не было ни малейшего желания идти туда, да и отец Франциск, как я заметил, дважды тайком перекрестился.

Мой бинокль, будто завороженный, опять и опять фокусировался на столпе фиолетового света. Мне казалось, что столп пульсирует и вибрирует, словно какое-то живое существо. Я содрогался, глядя, с какой беззаботностью мексы движутся в его сиянии, — полукружия их словно вырезанных из черной бумаги голов были обведены полоской туманного свечения, какое возникает у анодированного алюминия и у ртутных паров, бомбардируемых электронами.

Но источник этих фиолетовых лучей? Огромный чан расплавленного металла чуть ниже пола? Ведь от них исходит и жар, о чем свидетельствует все увеличивающийся перевернутый конус черной земли в тающем снегу перед дверью.

Или гигантские раскаленные нити под поверхностью?

Впрочем, я не сомневался, что источник лежит много глубже. Мне чудилась бесконечная скважина, уходящая вертикально вниз, вниз, вниз… пока у меня не закружилась голова. Шахта Федерико, из которой убрали все лифты и пересадочные площадки, так что она превратилась в ничем не перегороженную сорокакилометровую яму.

Я опустил бинокль, замигал от рези в глазах, помотал головой, чтобы она перестала кружиться, и посмотрел в сторону Амарильо-Кучильо. Лазеры все еще пронзали там воздух, но зеленых лучей вроде бы стало больше, чем красных.

Я протянул было электронокль Рейчел, и тут Мендоса, все еще глядевший на лиловую вышку, внезапно с шипением выдохнул воздух.

Не обращая внимания на сердитые протесты Рейчел, я опять выхватил у нее бинокль и прижал его к глазам.

Порой я сожалею, что сделал это, но все-таки лучше, что смотрел в него я, а не она.

От фиолетового столпа возвращались восемь мексов. Еще восемь все с тем же неприятным судорожным напряжением кинулись к штабелю, который словно успел чуть уменьшиться, ухватили бревно, потащили его к центру и бросили в фиолетовый столп, где оно на мгновение ярко осветилось, прежде чем ухнуть в дыру, из которой бил свет.

И в этот киномиг я увидел, что туда падает не бревно, а высокий человек со спеленутыми ногами, с руками, притянутыми к бокам, массивный человек, казавшийся еще массивнее из-за веревок, опутавших его от шеи до щиколоток.