По-моему, мне вовсе не хотелось наблюдать происходящее. По-моему, я испытывал омерзение. Я знаю, что от этого зрелища у меня внутри все разрывалось. Я ощущал себя то рыкающим зверем, то сострадательным человеком, то безумцем, то вмороженной в лед кинокамерой.

Но я должен был смотреть, должен был наблюдать. И каждый раз старался — безуспешно, но упорно — разглядеть выражение на лице связанного техасца, падающего в слепящую дыру.

Одновременно я слышал дальние пронзительные стенания, которые то повышались, то понижались, без всякой системы. Я твердил себе, что это поднимается ветер. Я твердил себе, что это воют волки. Я твердил себе, что это вовсе не сливающиеся воедино вопли людей, объятых либо предельным ужасом, либо кровожадной яростью.

Бинокль выскользнул из моих пальцев. Не знаю в чьи. Я долго стоял, опустив голову. Или мне просто показалось, что долго.

Потом среди многих не воспринятых мною слов я вдруг расслышал, как кто-то, не помню кто, сказал:

— Да, все киборги ушли. Последние что-то бросили в дыру. Да, какой-то предмет, не человека.

Я поглядел вверх. Небо было темным. В направлении Амарильо-Кучильо в него еще вонзалось несколько лазеров, все зеленые.

Я услышал, как кто-то… Опять не помню кто — может быть, в странном своем состоянии я слышал не голоса, а лишь смысл говорившегося? В любом случае, я услышал, как кто-то сказал деловито:

— Ну, на этот раз русские побили техасцев, тут сомнений нет.

До этой секунды, если не считать краткого срока, когда мне представилось, что вольные стрелки нас обнаружили, я даже не задумался, кто, собственно, сражается с кем в битве под Амарильо-Кучильо.

И тут я расслышал… нет, не стенания, слава Марсу! — хотя вначале эти звуки были даже еще более слабыми. Но в них чувствовались напевность, ритмичность, звонкость и — волей-неволей приходилось признать — музыкальность. Они возникали из темноты, разносились над снежной пустыней со стороны Амарильо-Кучильо и постепенно нарастали.

Долгое время я пытался убедить себя, что это иллюзия, порождение глубин моего сознания, тщетно стремящегося изгладить из памяти недавние ужасные вопли, однако затем я обнаружил, что все вокруг меня тоже застыли без движения и слушают. Тут из мрака возникла первая белая фигура, точно привидение, — сначала маленькая, но непрерывно становящаяся все выше.

Я услышал, как позади к нам подошел Гучу и сердито зашептал:

— Давайте-ка…

По-моему, он намеревался сказать "…побыстрее в веенвеп!", но, увидев как обстоит дело, сразу передумал. Во всяком случае, он докончил:

— …замрите! Тасито, прижми пистолет к брюху профессора.

К этому времени из морозной мглы возник уже весь марширующий маленький отряд. В нем не набралось бы и двадцати человек. Все были в белых маскировочных комбинезонах, а лазеры держали наперевес, или закинутыми на плечо дулом вниз, или небрежно зажимали их под мышкой. Все они были рослыми, и теперь я ясно разбирал слова марша, который они негромко пели на мучительно знакомый мотив:

Я было подумал, что они направляются к вышке, чтобы выследить восставших киборгов; потом с конвульсивным ужасом решил, что они ищут нас.

Однако выяснилось, что они просто движутся на юг между нами и вышкой, хотя и много ближе к нам, чем к ней. И внезапно остановились шагах в ста от нас. Тут уж мы действительно замерли. Ветер замел нас снегом, довольно удачно замаскировав. Во всяком случае, так мне хотелось верить.

Между двумя порывами ветра я разобрал, как грубый голос протянул:

— Что же, Кастера прикончили.