— Распутный ты обманщик и подлец! Меня все-таки, наверное, вытошнит!

— Ты только не теряйся, — ответил я ей тем же способом. — Публика будет глубоко поражена, узнав, что ты прискакала сюда, несмотря на серьезную болезнь. Ну, пошли. Сыграем выход как следует. И раз, и два, и три!

— Разумеется, сыграть хорошо — это главное, — ответила она без всякого энтузиазма.

Отец Франциск, проходя мимо Розы в развевающейся сутане, сказал:

— Пятьдесят "Богородице Дево" и пятьдесят "Отче наш". Сеньорита Ламар, — добавил он, — посоветуйтесь со своей протестантской совестью. И, пожалуйста, не въезжайте больше на лошади в мою церковь.

Створки двери распахнулись перед нами — каждую толкали четверо мексов, и мы спустились в мелкое море пылающих факелов, смуглых лиц и шума.

Глава 7. НА КЛАДБИЩЕ

Я встретил Убийство при свете зари В маске подобной лицу Каслри.

Угрюм был всадник и невозмутим. Семь злобных ищеек бежали за ним.

И жирных — одна жирнее другой, Но тайны тут не было никакой.

Одно за другим и так без конца Бросал он им человечьи сердца.

Уютно закутавшись в плащ и опустив капюшон, я сидел в глубине эстрады на самом крайнем в ряду из стульев, которые заняли мои новые товарищи. Внешне я был безмятежно спокоен. Внутренне же бешено негодовал на представление, устроенное Революционным комитетом.

В нем не было изюминки. Ему не доставало шика. Короче говоря, препаршивейшая постановка.

А что до огня, который должен был воспламенить массы, так от него не загорелся бы и фосфор!

И ведь нельзя было сказать, что выступают они перед малочисленной или неотзывчивой публикой. От эстрады до купающихся в лунном свете домиков в цветах, выплескиваясь с одной стороны на улицу, а с другой упираясь в кладбище, колыхалась сплошная масса задранных кверху маленьких лиц, над которыми там и сям стлалось по ветру пламя факела, по-своему столь же живописное, как вертикальные язычки огня над свечами. Зрители иногда отзывались на выступления — очень жидкими аплодисментами и вялыми криками, причем было ясно, что сигнал подают рассеянные в толпе клакеры. И все время ветер доносил к нам смолистый запах марихуаны, словно где-то горел сосновый бор.

Толпа была такой огромной и устроен митинг был так открыто, что я краешком губ спросил Рейчел:

— Сердце мое, каким образом вам на Терре сходят с рук подобные сборища? Даже глухонемой слепец почует его с расстояния в пять километров. Твой папенька и его вольные стрелки, возможно, и туповаты, но…

— Подлый изменник, как ты смеешь заговаривать со мной? — ответила она тоже вполголоса. — Да, от этих грязных мексов воняет. После революции они соскребут с себя грязь, будут принимать душ — и с удовольствием! Папочка же и прочие убеждены, что подобные митинги обеспечивают мексам безобидный способ спускать пары. Так сказать, эквивалент кока-колы в эмоциональном плане, но…

"И ведь они абсолютно правы, душка!" — подумал я, однако промолчал.

— …но сегодня мы им покажем, верно, черный мерзавец? — закончила Рейчел, пожимая мне руку. Поступки и слова женщин, ведущих любовную игру, редко соответствуют друг другу.

"Любимая, ты и представить себе не можешь, что мы покажем!" — подумал я, и опять ничего не сказал, а только ответил на ее пожатие. Много долгих секунд спустя она гневно отдернула руку.

Вдруг над низкой грядой холмов за Мекстауном возникло яркое пятно света, обведенное ореолом, а потом исчезло. Словно еще одна луна начала было восходить, но передумала.