— Ого! — сказал Джеймс и добавил: — А вы могли бы еще раз перестараться и спуститься поглубже?

— Вот именно, — сказал Берт.

Они посмотрели друг на друга, а потом Берт опять взялся за стамеску и стал обтесывать край плиты.

Джеймс сел на ступеньку гробницы и стал смотреть, как он работает. Дневной свет понемногу уходил из церкви. Под крышей, вокруг колонн и темных дубовых скамей сгущались тени. Рыцарь и его супруга лежали на своей гробнице с изможденными лицами, задрапированные в камень. Это был крестоносец, закованный в доспехи с головы до остроконечных стоп, с молитвенно сложенными руками; он повидал диковинные жаркие и дальние страны, а умирать вернулся в Лэдшем, под вязы и ивы над речкой Ивенлод. Джеймс подложил себе подушку, вышитую дамами из Лэдшемского Женского Института; задумавшись над этим и над другими вещами, он слушал, как стучит стамеска Берта, и смотрел, как отлетает от плиты каменная крошка.

— Вот под этой самой плитой, — сказал Берт.

— Что, если сюда войдут? — спросил Джеймс.

— А я проверяю полы, как тут насчет сырости, — сказал Берт. — Про склеп я и знать не знаю.

Теперь в церкви было очень темно и тихо. Но пусто не было. Потому что там, где за много лет перебывало много людей, никогда не бывает пусто. Как все старые здания, церковь была наполнена их мыслями и чувствами, и эти мысли столпились вокруг Джеймса, пока он сидел, смотрел и ждал. Он позвал Арнольда, и Арнольд сразу пришел и теперь сидел с ним рядом и вместе с ним смотрел и ждал.

— Раз, два, взяли! — сказал Берт. Он положил свою стамеску и взялся за край плиты. Он напрягся, мускулы на его руках вздулись, плита покачнулась и завалилась набок. Джеймс наклонился, чтобы заглянуть под нее.

— Потерпи, — сказал Берт. — Надо пробивать дальше. Я ведь говорил, что опять все заделал. — Он ударил стамеской, и цемент посыпался вниз, открыв большую черную дыру с неровными краями.

— Ну вот, — сказал Берт. — Давай сюда фонарь. — Он посветил фонарем вниз. — Хочешь заглянуть?

Джеймс крепко сжал край каменной ступеньки и спросил Арнольда:

— Заглянуть?

И Арнольд сказал:

— Дураком будешь, если не заглянешь.

Тогда он медленно подошел, лег на живот и направил фонарь в глубь склепа.

Склеп оказался меньше, чем он ожидал. Просто небольшая, кое-где обвалившаяся подземная комната, грубая каменная кладка и замусоренный пол. Один на другом стояли длинные каменные ящики, несколько ящиков по одну сторону, а один, отдельно, по другую. Берт тоже склонился над дырой.

— Посвети-ка вон туда.

Джеймс повернул фонарь. На одинокой плите можно было разглядеть надпись.

— Так я и думал, — сказал Берт.

— Аптекаря? — удивился Джеймс. Его голос глухо отдался в глубине склепа.

— Нельзя же было написать «колдуна», — сказал Берт. — Если он хотел быть погребен здесь. Церковь бы не позволила.

— Как вы думаете, почему он захотел лежать здесь? — Шепотом спросил Джеймс. — Он был не очень-то набожным. Верил во всякое колдовство, а священников терпеть не мог.

— Таких немало, — сказал Берт. — Которые и там и тут страхуются. Не ставят, значит, все на одну карту.

Они помолчали.

— Ну что, спустишься? — спросил Берт. — Или уж мне?

Джеймс сказал:

— Пожалуй, лучше вам. Если вы не против.

— Тогда давай сюда вещи.

Джеймс отдал ему трубку и очки, и Берт свесил ноги в дыру.