Фридрих Незнанский. Пробить камень
Студия «Уорнер» могла купить дюжину хижин по сорок или пятьдесят долларов за штуку. Вместо этого они построили свои собственные, ненастоящие. Это была платформа с одной-единственной стеной, так что, когда вы открывали дверь и выходили из хижины, вы шагали прямо в океан. Когда они строили это, в первый же день приплыл на своей пироге, выдолбленной из целого ствола дерева, рыбак. Он просидел весь день под палящим солнцем, наблюдая, как странные белые люди строят эту странную ненастоящую платформу. На следующий день он вернулся на своей пироге со всей семьей — женой с грудным младенцем, другими детьми и тещей, — и весь день под палящим солнцем они сидели и смотрели на эту дурацкую и непонятную работу. Я был в Новом Орлеане два или три года спустя и слышал, что рыбаки все еще приезжали за много миль, чтобы посмотреть на эту имитацию деревни ловцов креветок, которую белые люди строили и бросили.
Намерение пробивает камень.
2006 год
Турецкий
Меркулов готовил себя к разговору не столько с Турецким, сколько с его женой. В принципе он это делал регулярно — перед каждым посещением Турецкого, но так же регулярно никакого разговора и не случалось. «Так чего доброго, — думал Константин Дмитриевич, — Саша выздоровеет, а я ничего Ирине и не скажу». То есть, конечно, и слава богу! И скорей бы он поправился! Но все же дружеский долг требовал помимо всего прочего каких-то слов поддержки, но именно они-то при каждой новой встрече неизменно застревали у Меркулова в горле, и выходило так, что, скорее, это Ирина его успокаивала. Удивительная все-таки женщина.
В голове у него была примерно такая фраза: «Понимаешь, Ирочка… (вопросительный взгляд Ирины) бывают времена, которые просто нужно пережить. Такое случается со всеми. (Сдвинутые брови.) Рано или поздно плохие времена заканчиваются, и оказывается, что человек жив, здоров и может оглянуться на них и разобраться, в чем же тогда было дело (улыбка, слезы, улыбка и т. д.)». В общем, такие примерно слова.
Меркулов открыл дверь реанимационного бокса, миновал сестринский пост — кивнул хорошо уже знакомой дежурной — и пошел дальше по коридору, стараясь не оглядываться и не смотреть по сторонам. Ему приходилось бывать в реанимации, однако сейчас Константин Дмитриевич чувствовал себя в этом месте особенно некомфортно. Одно дело идти допрашивать свидетеля или подозреваемого (что тоже, в общем, в таких условиях происходит без особого восторга), совсем другое — навещать близкого друга.
Меркулов вошел в палату, стараясь ступать с пяток на носки — максимально неслышно.
Ирины не было.
Турецкий лежал с закрытыми глазами. В правой руке у него был резиновый мячик. Лицо было бледным, с желтоватым оттенком. Не открывая глаз, Турецкий сказал:
— Здорово, Дмитрич, ну как ты там?
— Я-то ничего, — несколько удивленно ответил Меркулов. — Что мне сделается? А вот ты как?
— Ничего. Садись…
— Привет, Саша. Ты научился видеть с закрытыми глазами?
— Скорее, слышать. Садись же, говорю.
Меркулов взял стул, стоявший у стены, и подвинул его поближе. Сел. Турецкий, на его взгляд, сегодня выглядел неплохо, чтобы не сказать бодро.
— Очень рад, что…
— Я тоже, — перебил Турецкий. — Сигарету дай. Только не говори, что нельзя. Я целыми днями слышу: то нельзя, это нельзя. А что, спрашивается, можно? Мячик давить… — Турецкий вдруг кинул его в стену, мячик отскочил, и Турецкий поймал его — по-прежнему не открывая глаз.
— Как ты это делаешь? — изумился Меркулов.
— Много свободного времени, — доходчиво объяснил Турецкий. |