Мэр Лос‑Анджелеса Хосе Вильялобос занимал просторный особняк в колониальном стиле, стоявший на восточной оконечности улицы. В округе все знали и этот дом из красного кирпича, и четырех сыновей мэра, которые то скрывались в дверях, то снова выбегали на улицу, продавая охлажденный лимонад проезжавшим по дороге автомобилистам. Пасадена тоже пострадала от Большого лос‑анджелесского землетрясения 2012 года, и дом мэра – одна из немногих сохранившихся в городе кирпичных построек, оставшихся в частном владении. Стены его давно нуждаются в покраске, но краска стоит огромных денег, а у мэра – хотя он далеко не беден – хватает других забот.

Хосе Вильялобос – большой, сильный телом и духом мужчина с широкими, как лопаты, ладонями и черными, мохнатыми, как две гусеницы, бровями, которые он каждое утро тщательно расчесывает зубной щеткой. Глядя, как жена подталкивает их одиннадцатилетнего сына Марко к служебному «мерседесу» с шофером за рулем, мэр невольно улыбнулся. До чего серьезными бывают мальчишки в этом возрасте, особенно если сказать им об этом! Но вот Марко забрался на заднее сиденье машины, и Вильялобос, не сдержавшись, крепко обнял сына. Он очень рад, что в мальчике еще сохранились свойственные младшему возрасту открытость и непосредственность чувств. Скоро, очень скоро они сменятся подростковой скрытностью и упрямством.

– Ну и что мы с тобой будем делать сегодня? – спросил мэр, когда машина двинулась по бульвару. Лучи солнца, пробиваясь сквозь листву, вспыхивали и гасли на полированном кузове, словно иллюминация, создавая праздничное, беззаботное настроение.

– Мы поедем смотреть Голову! – тотчас ответил Марко.

– Верно, – кивнул Вильялобос. – Мы поедем смотреть Голову. Должен тебя предупредить: она выглядит довольно странно, но бояться ее не нужно.

С тенистой и тихой Мэдисон‑авеню они свернули на оживленный бульвар Колорадо. «Мерседес» с электрическим мотором лавировал среди скутеров, велосипедов, конных повозок, велорикш и электромобилей, за рулем которых сидели немногочисленные счастливцы, имевшие дома генераторы на солнечных батареях.

Ехать было недалеко. Мэр мог, разумеется, пройти эту пару миль пешком – вышло бы гораздо быстрее, чем на машине, но Вильялобос всегда верил в авторитет официального протокола, а служебная машина – часть процедуры. Выглядеть спокойным и строго соблюдать все формальности – так, по его мнению, должен держаться мэр обреченного города.

Переход от нефти к другим источникам энергии обернулся для Лос‑Анджелеса долгим периодом хаоса. И как бы городские власти ни лезли из кожи вон, какие бы меры ни принимали, их усилий неизменно оказывалось недостаточно. Уже несколько месяцев город испытывал серьезную нехватку электричества. Вокруг зарядных станций выстроились длинные очереди электромобилей, но мощностей на всех не хватало, и люди волей‑неволей стали вести более оседлый образ жизни. Только самые состоятельные горожане, которые могли платить за воду, обзаводились конными экипажами для езды по городу. Повсюду виднелись стихийные автомобильные свалки, где скапливались сотни машин с двигателями внутреннего сгорания и прочее вышедшее из употребления оборудование. Горы сверкающего металла росли не по дням, а по часам: несмотря на жесткую политику городских властей, граждане продолжали бросать свои авто где попало, и муниципальные службы не успевали вывозить их на официальные загородные площадки для мусора.

С болью в сердце мэр Вильялобос рассматривал старые фотографии, на которых Пасадена представала настоящим раем, утопавшим в зелени садов. В официальных речах мэр не раз обещал избирателям вернуть городу его былую красу, хотя и понимал в глубине души, что это вряд ли возможно.