– Почему ты ничего не сказал мне в прошлый раз?

– Я не мог говорить открыто. Мне было известно, что все, о чем мы говорим, подслушивается, записывается и будет передано заинтересованным лицам, поэтому я старался говорить намеками, но не слишком преуспел. Я как раз собирался сказать тебе все напрямую, но меня вышвырнули раньше. Ты сам видел, как быстро это проделали.

– Но ведь ты выступал за то же, что и я… и Патрик. Почему тебя  не отправили в ссылку, в тюрьму, или что у вас теперь делают с теми, кто выступает против официальной линии? Депортируют в другой штат?

Альберт усмехнулся:

– Меня не трогали, потому что у каждого человека я умел найти его уязвимое место, его ахиллесову пяту. Моя осведомленность о неблаговидных поступках некоторых высокопоставленных лиц обеспечила мне относительную безопасность в садке с голодными пираньями, официально именуемом Правительственным советом.

– Значит, теперь это так называется?

– Да. Но какое бы название он ни носил, я с ним слишком сроднился. Я знаю – меня давно не считают по‑настоящему опасным, но и пропуск на заседания отобрать не решаются.

– Как ты думаешь, сейчас за нами тоже следят?

– Вряд ли. Эта скамья находится в мертвой зоне между двумя следящими мониторами. Я узнал об этом много лет назад и время от времени использую ее для встреч. В городе есть несколько таких мест, и большинство из них мне известны.

– А о Мэри ты можешь мне что‑нибудь рассказать?

Старик тяжело вздохнул и положил руку ему на плечо.

– В последний раз твою жену видели, когда она возвращалась в Венис, чтобы помочь эвакуировать частный дом престарелых.

Это был страшный удар, хотя Нат и готовился к чему‑то подобному. Альберт, должно быть, почувствовал, как ему тяжело, потому что не прибавил ни слова и только сочувственно качал головой. Даже Фред, не имевший ни малейшего представления о деликатности и такте, встал и, отойдя в сторону, сделал вид, будто разглядывает чашу пересохшего фонтана.

– А как же… мой сын? – спросил наконец Нат. – Как ему удалось выжить, если Мэри погибла во время землетрясения?

– Когда разразилась катастрофа, он был с няней; она‑то и увезла его подальше от опасности. Когда я разыскал его, Патрик жил у твоих друзей на Голливудских холмах. Ты, наверное, помнишь их? Их звали Боб и Кейт.

– Боб и Кейт? – переспросил Нат, вспоминая.

– Да. Малыш пережил серьезную психическую травму. Да что греха таить – нам всем пришлось нелегко. Именно после землетрясения я решил навсегда покинуть Лос‑Анджелес. И многие, очень многие поступили так же. Я стал жить в Нью‑Йорке, а Патрика взяла на воспитание Лайза.

– Сестра Мэри… – кивнул Нат. Он сразу вспомнил Лайзу, которая казалась бы точной копией Мэри, если бы не располнела. Насколько он знал, между двумя сестрами всегда существовали самые близкие, доверительные отношения, и он не сомневался, что его сыну было так хорошо с теткой, как это только возможно при сложившихся обстоятельствах.

– А Лайза еще жива? – спросил он.

Альберт Нойес покачал головой:

– Нет. Она умерла уже довольно давно. Мне очень жаль, Нат.

Они еще немного помолчали, потом Нат сказал:

– Я привез документы, касающиеся Рэндо, Мартина Рэндо. Помнишь, мы с тобой все пытались собрать улики против него?

– А‑а, эти чертовы документы!.. – протянул Альберт. – Где я их только ни искал после того, как ты… погиб, но так и не нашел. В конце концов я решил, что они потеряны или каким‑то образом попали в руки Мартина.