— Давай. — Ольга неожиданно для себя согласилась. — Сто лет не ела мороженого. И еще, знаешь что? Купи комикс. Я тебе подпишу его. На память. Или еще лучше — нарисую там, внутри, твой портрет. Там же есть пара листов чистых, в конце…

— Ого! — удивился паренек. — Вам что, правда, не слабо нарисовать портрет, вот так, сразу?

— Я попробую. Все-таки я же художник.

— Круто! Все мои френды офигеют в момент! — Паренек перевернул бейсболку козырьком назад. — Я сейчас принесу мороженое. Вам какое купить?

— Любое. — Ольга с силой зажмурила глаза, слизнула соленую горечь с верхней губы, чуть приподнявшись, села боком, обнимая рукой спинку скамейки. — Иди скорее, я подожду. И, вправду, очень мороженого захотелось! — Она положила трость на колени. И лишь когда паренек отошел на несколько шагов прочь от нее, поняла вдруг, что сделала это левой рукой. До сих пор бессильно висевшей вдоль тела никчемною плетью… Сделала совершенно свободно и спокойно.

13.

Одиноким комочком она лежала на кровати, подогнув ноги, ощущая носом сладковато-пыльный, почти летний уже запах улицы, вплывающий в открытое окно. От разогретого асфальта поднимался полдневный жар. Ребячий гомон во дворе затих, дожидаясь вечерней прохлады. По комнате с кремовыми стенами и светлой мебелью плыл пряный, густой аромат мяты. Ее еще немного осталось в маленькой чашке с веселым гномом, держащим в руке ягоду клубники. Она не выпила настоя до дна. Глаза и так слипались. Боль внизу живота, ноющая, прерываемая резкими, сильными толчками, постепенно затихала, превращаясь в шелковую невидимую нить внутри нее. Уже привычную, тонкую, теплую…

Ольга, улыбнувшись через силу, погладила рукой живот:

— Ксеня, ну не воюй, а? Мы что-нибудь придумаем, только ты не волнуйся, ладно? Ты не должна беспокоиться. Твоя задача еще немного подрасти, малышка. Это все, что от тебя требуется. А свои проблемы мы с твоим отцом решим сами. Сейчас давай только поспим немного, хорошо? — Ольга говорила шепотом, сама себя не слыша и почти не сознавая, что впервые обращается к еще не родившемуся ребенку по имени. По щекам ее все катились соленые капли, но она их не замечала, стараясь плотнее сомкнуть ресницы. Ей так хотелось, чтобы перед внутренним взором ее плыли просто обыкновенные сине-желто-красные или белые пятна, которые она про себя называла «палитрами». Просто — пятна, а не картины того, что она видела в ангаре немногим более часа назад. Она надавила ладонью на закрытые глазницы. Коленопреклоненная Алина тотчас же исчезла, но вместо нее перед Алексеем появилась странная птица с хищно загнутым, крючковатым носом. Кося холодным зелено-черным глазом она принялась летать над головою Алексея, задевая светло-коричневыми крыльями его лицо. Резкий, пугающий клекот, похожий на скрип старого сухого дерева в бурю вырвался вдруг из груди птицы. Алексей испуганно взмахнул руками, защищаясь, и едва не сорвался вниз… Теперь он уже стоял на краю обрыва, а Ольга отчаянно махала ему рукой и что-то кричала, сидя в уже знакомой ей узкой гондоле с замшелыми, облезшими краями. Волны сердито плескались вокруг. Барашки светлой пены постепенно темнели, становясь все выше, превращаясь в буруны. Ольга, стараясь перекричать их нарастающий шум, отчаянно махала руками, смотря вверх на одинокую фигуру, которая почему-то становилась все меньше, превращаясь крохотную точку, пылинку, как будто гондолу относило от скалы в открытое море. Ольга беспомощно оглянулась, ничего не понимая. Гондола, качалась на одном месте, но все ее узкое, почерневшее дно было залито водой.

«Я тону?!» — мелькнуло у нее в голове с быстротою молнии, и, не успев больше ничего подумать, она провалилась в глубокую темноту.