В тот вечер Гом вел себя как примерный хозяин. Он делал вид, что ничего не знает о наших неприятностях, и мы сами стали о них забывать. Мы пили до ужина коктейли, а за ужином шампанское, и я заметил, что Кэри уже с трудом подбирает слова. Она рано легла спать, потому что хотела оставить нас с Гомом наедине. Мы оба вышли на палубу, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Налетел легкий ветерок, принес запах моря; облака спрятали луну и звезды, от чего сигнальные огни на яхтах стали ярче.

Гом сказал:

— Завтра вечером вы, может, и убедите меня, что Расин более великий поэт, но сегодня я хочу вспоминать Бодлера.

Он оперся на борт и тихо прочел стихи; я подумал, кому же этот умудренный жизнью старик с бескрайним честолюбием когда-то их обращал?

Он повернулся к ней и сказал:

— Я говорю это вам, дорогая, от его имени. — Он обнял ее за плечи, а потом подтолкнул к лестнице в каюты. Она застонала, как раненый зверек, и побежала вниз.

— Что это с ней? — спросил Гом.

— Наверное, что-то вспомнила. — Я знал, о чем она вспоминала, но не стал ему говорить.

Мы вернулись в салон, и Гом налил нам виски.

— Я рад, что фокус удался, — сказал он.

— Она еще может захотеть сойти в Генуе.

— Не захочет. На всякий случай мы в Геную не зайдем. — Он задумчиво добавил: — Ведь я не в первый раз умыкаю женщину.

Он подал мне мой бокал:

— Я сегодня вас долго не задержу, но хотел вам кое-что сказать. Я решил нанять нового помощника бухгалтера.

— Это что... вы меня увольняете?

— Да.

Вот уж непредсказуемый старый черт, подумал я, — сказать это мне сейчас, своему гостю! Неужели он в мое отсутствие встретился и поговорил с Д. Р. Угим?

— Теперь, когда вы женаты, вам понадобится больше денег, — сказал Гом. — Я назначаю Арнольда руководителем наших побочных предприятий. А вы вместо него станете главным бухгалтером. Допейте виски и ступайте спать. Слышите, уже поднимают якорь.

Когда я спустился вниз, я поинтересовался, заперла ли Кэри дверь в свою каюту, но дверь не была заперта. Кэри сидела на одной из коек, подтянув колени к подбородку, и смотрела в иллюминатор. Загудели моторы, и мы двинулись. Отсветы портовых огней кружились на стенах каюты.

— Ты ему сказал? — спросила она.

— Нет.

— Ты же обещал! Я не могу кататься с ним по Италии на его яхте, если он ничего не знает. Он был такой добрый...

— Я обязан ему всем, — сказал я. — Это ведь он придумал, как мне заполучить тебя обратно. Это его фокус. Я бы сам ничего придумать не мог. В таком я был отчаянии.

— Тогда ты должен ему все рассказать. Теперь, сейчас же.

— Но рассказывать-то нечего. Неужели ты думаешь, будто после того, что он для меня сделал, я буду обжуливать его с Бликсоном?

— Но ведь акции?..

— Когда я пошел искать Филиппа, я взял обратно деньги, оставленные для Д. Р. Угого. Сделка уже недействительна. Д. Р. Угой стал богаче на пятнадцать миллионов, а Филиппу достались наши последние пять миллионов. Если он еще их не проиграл. Вот мы и вернулись на круги своя. — Но это было опрометчиво. Я поправился: — Если это возможно...

— Нет, это невозможно.

— Никогда?

— Я гораздо больше тебя люблю. Ведь я вела себя по отношению к тебе так подло, что чуть было тебя не потеряла.

Мы долгое время ни о чем не разговаривали; просто на этой тесной койке не было места ни для чего, кроме наших тел, но ближе к утру, когда в иллюминаторе посерело, я ее разбудил и рассказал ей о том, что сообщил мне Гом.

— Богатыми мы все равно не будем, — поспешил добавить я, боясь опять ее потерять, — но Борнмут в будущем году сможем себе позволить.