Похоже, что он и в самом деле не собирался выбираться отсюда, осознал Генри, пока его любопытство не будет удовлетворено полностью. Если он хочет спасти друга, следовало сказать ему всю правду.

– Ты уехал в Кеннингхолл, чтобы повидаться с Фрэнсисом, и его величество послал меня в Шерифхьютон, – начал он.

– Я помню.

– Там я встретил женщину...

Суррей рассмеялся, и, несмотря на внешнее спокойствие, в его смехе слышался легкий намек на истерику.

– Так мне и передали.

Генри возблагодарил небеса за то, что теперь утратил способность краснеть. В прошлом сказанные таким тоном слова заставили бы жарко запылать его щеки. Впервые со времени возвращения он рассказывал свою историю; он не ожидал, что это будет столь трудно, и подошел, продолжая свое повествование, к столу, чтобы глядеть, пока говорит, в ночную тьму. Рукой он оперся о стол и почувствовал под ней бумаги, оставленные Сурреем. Закончив свой рассказ, он обернулся и посмотрел на графа. Тот сидел на краю кровати, уткнувшись головой в ладони, и, словно почувствовав тяжесть взгляда Ричмонда, медленно поднял глаза.

Накал ярости и скорби настолько исказил его лицо, что Генри невольно отступил назад.

– Суррей? – спросил он, ощутив внезапную неуверенность.

– Так ты и в самом деле вампир?

– Да...

Граф медленно поднялся на ноги; видно было, что он пытается обрести дар речи.

– Ты обрел бессмертие, – произнес он наконец, – и ты позволил мне поверить, что ты мертв.

Полностью ошеломленный, Генри поднял руки, словно защищаясь от града ударов, словно сами слова его друга были ударами.

– Смерть, в которую ты позволил мне поверить, нанесла рану, которая все еще кровоточит, – продолжал Суррей, и голос его прерывался под влиянием обуревавших графа эмоций. – Я любил тебя. Как случилось, что ты предал меня столь жестоко?

– Предал тебя? Как бы я смог сказать тебе об этом?

– А ты, я вижу, считаешь, что и не должен был ничего мне сообщать? – Брови его друга сомкнулись на переносице, а голос зазвучал еще горестнее. – Или ты думал, что не можешь довериться мне? Что я предал бы тебя? – Он прочел ответ на лице Генри. – Да, именно так. Я называл тебя братом моего сердца, и ты думал, что я разглашу твою тайну всему свету.

– Я тоже называл тебя так, и я любил тебя столь же преданно, как и ты меня, но я знал тебя, Суррей: ты не смог бы сохранить это в тайне.

– И теперь, после одиннадцати лет скорби, ты полагаешь, что можешь мне доверять?

– Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда Я не могу позволить тебе умереть...

– Почему? Только потому, что моя гибель вызовет в тебе такое же горе, которое я испытывал все эти годы? – Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, пытаясь подавить слезы, которые трепетали в каждой паузе между словами. Спустя мгновение он сказал так тихо, что, будь Генри смертным, он не расслышал бы ни одного слова: – Я сохраню твою тайну. Я унесу ее с собой в могилу. – Затем он вскинул голову и добавил, чуть громче: – Завтра.

– Суррей! – Ничто из того, что говорил Генри, не изменило решимости его друга. Он просил; он умолял; он опустился перед ним на колени; он даже пообещал ему бессмертие.

Граф не обращал внимания на его слова.

– Умирать, чтобы отомстить мне, – это нонсенс!

– Тот Ричмонд, которого я знал, тот мальчик, который был братом моего сердца, умер одиннадцать лет тому назад. Я скорблю о нем. Я все еще скорблю о нем. А кто такой ты, я не знаю.

– Я мог бы заставить тебя, – сказал наконец вампир. – Я обладаю силой, противостоять которой ты не сможешь.