Вскоре пришел вызов в Москву. Марина Дмитриевна встревожилась: не новая ли разлука? Курчатов пожал плечами: не знаю, в Москве все прояснится…

В Москве его встретил Балезин, вдвоем пошли к Кафтанову. Уполномоченный ГОКО по науке ходил по кабинету, останавливался, смотрел в лежащую на столе папку, отвечал на вопросы, сам ставил их. Курчатов поинтересовался, что известно об уране на Западе, ведь, возможно, проблема эта не из насущных — надо семь раз прикинуть, прежде чем отвлекать людей и средства! Кафтанов покачал массивной головой.

— Насущная, товарищ Курчатов. Хоть и немного мы знаем, но выводы сделать можно.

Он неторопливо делился с физиком своими сведениями. Догадка Флерова подтверждается, все крупные ядерщики в Америке работают в закрытых лабораториях, и засекреченность такая, что постороннему и близко не подойти. Им доставляют уран и большое количество графита. Любопытный факт: уран на рынке полностью пропал. Замнаркома внешней торговли Сергеев поехал в Америку договариваться о поставках по ленд-лизу. Среди прочих был и заказ от зампредсовнаркома Первухина закупить килограммов сто урана, химики просили. В уране наотрез отказали. Никель дают, медь, алмазы, качественную сталь, оружие — все первостепенные военные материалы! А урана — ни одного фунта! А ведь в Нью-Йорк привезли из Катанги, что в Африке, тысячи тонн урановой руды! Сверхсекретный, особо закрытый материал — вот каков сегодня уран в Америке.

— Многозначительно! — сказал Курчатов.

Очень важны были сведения о Германии. Немецкие ядерщики сведены в несколько групп — в Берлине, Гамбурге, Лейпциге, Гейдельберге. Каждая группа получает уран и тяжелую воду. Уран поставляют рудники Иохимсталя, кроме того, немцами захвачено в Бельгии около тысячи тонн урановой руды из Катанги — такой подарочек сделали союзники тем, кто разрабатывает в Германии урановую бомбу! Тяжелая вода доставляется из Норвегии, там вырабатывается около 95 % всего мирового ее производства. Немцы строят и свой завод тяжелой воды, но он будет меньше. В процессе строительства шесть циклотронов, но ни один не войдет в строй раньше чем через год. Зато в оккупированных странах выискивают все, что может пригодиться физикам, и переправляют добычу в Германию.

— Как вы оцениваете факты? Можно ли сделать вывод, что немцы форсируют изготовление урановой бомбы? Столько у них крика вокруг секретного оружия возмездия!..

У Курчатова не создалось впечатления, что немцы форсируют изготовление ядерной бомбы. Зато они могут накопить огромные массы радиоактивных веществ. Осыпать такой радиоактивной пылью территорию противника — и целые страны превратятся в пустыни!

— И этот вариант не исключен. Могу ли доложить правительству, что вы готовы возглавить советские урановые работы, товарищ Курчатов?

— Я дам ответ завтра, — сказал он.

И эта ночь шла без сна. Он узнал много нового. Немцы сконцентрировали усилия на котлах с тяжелой водой, американцы работают с графитом. До войны и мы предпочитали графиту тяжелую воду, было ли это правильно? Графит ведь куда дешевле и доступней. А главное, неизвестно, ведется ли промышленное разделение изотопов урана. Без разделительных заводов урановую бомбу не создать!

Все это были очень важные мысли, надо было углубляться в них. А Курчатов непрерывно от них отвлекался. Воображение забивало логику. Курчатов мысленно видел в темноте Кафтанова. Высокий, почти в два метра, массивный — вероятно, за сто килограммов, — уполномоченный ГОКО развалисто прохаживался по ковровой дорожке — надо было поворачивать голову вслед за ним. Курчатов восстанавливал в памяти его речь — и удивлялся ей. Сын малограмотного лисичанского рабочего, сам в молодости рабочий, этот грузный человек, ныне нарком высшего образования и организатор науки, упрашивал ученого не забывать своего научного призвания, советовал отойти от близких задач трудного сегодняшнего дня ради дальних интересов науки.