На крыльце он встретил Александра Онуфриевича. Начали с погоды и видов на урожай, потом Геннадий сказал несколько смущенно:
— Слушай, там с бурьяном этим… Неудобно как-то. Надо бы рассчитаться за помощь — все-таки труд…
— Да, да, — засуетился Саша. — Хорошо, что ты напомнил. Зайди в бухгалтерию. Там тебе начислили. Рублей двадцать семь… За заготовку веткорма.
— Чего?! — переспросил Геннадий, почувствовав, что начинает сходить с ума.
— Веткорма, — невозмутимо ответил Саша. — У тебя почти трехдневная выработка. Из нормы по полтораста кило в день… Ну, я побег…
Александр Онуфриевич куда-то торопился и, вскочив в кабину подрулившего самосвала, укатил, так и не завершив объяснения.
Объяснилось же все назавтра. И до безумия просто.
Назавтра я проснулся оттого, что Геннадий тревожно тряс меня за плечо.
— Что случилось? — спросил я, продирая глаза.
Спалось на сене сладко, солнце стояло уже высоко.
— Приехали. Сидят на деревьях.
— Кто?
— Интеллигентные с виду люди. Все ломают и крушат. Невообразимо.
У реки и впрямь творилось нечто невообразимое. Гудели машины, лихо подкатывали трактора. Множество людей, одетых по-спортивному, что выдавало горожан, с ожесточением ломали, рубили, пилили деревья и кустарник, охапками грузили ветки на машины. Федор Архипович возбужденно носился между ними. Отдавал какие-то команды, азартно покрикивал. Азарт организатора в нем был…
На Дубровина больно было смотреть. Даже стремясь специально ему досадить, трудно было б придумать что-либо более злое…
Дело в том, что на заросли у реки в самом начале лета уже наваливалась беда. В несколько дней вся листва на них была, как паклей, опутана белой паутиной, потом в ней расплодились в бесчисленном множестве какие-то личинки, образовав омерзительные клубки. Распространившись, они обожрали всю зелень. Деревья казались безнадежно погибающими, что вызвало крайнее беспокойство Геннадия, который, несмотря на уверения Анны Васильевны, что все обойдется, бросился принимать меры. Умчавшись в город, он не поленился разыскать знакомого директора Института защиты растений и даже привез ему спичечный коробок с собранными личинками.
— Нельзя ли все это как-то химически обработать? Какой-нибудь вашей дрянью?
— Обработать мы все можем. Только…
— Что только?
— Боюсь, что от нашей, как ты тонко подметил, дряни вокруг твоего дома вообще ничего не будет расти…
Это Дубровину не подходило. Ландшафт вокруг Ути он слишком ценил. Неужели нет ничего безвредного?
— Самый безвредный способ — это направить к тебе десяток наших девушек-практиканток. Очистят твои аллеи, как пчелки, — пошутил директор. — Боюсь только, что от работы они своим присутствием тебя как бы отвлекут…
В иной ситуации идея с практикантками Геннадию, который никогда не был чужд плотских радостей, пришлась бы по душе. Но сейчас ему было не до шуток. Такая красотища — и все гибнет.
— Мне бы твои заботы, — вздохнул директор. И тут же поспешил Геннадия успокоить: — Да не волнуйся ты и не переживай. Один хороший дождь — и все будет в порядке. Соседка права, оклемаются твои деревья…
Дождь пошел, и деревья действительно оклемались.
Еще вчера, проходя мостками, Геннадий с радостью отметил, что ветви столь милой его сердцу аллеи уже полностью оделись новой листвой.
И вот сейчас все вокруг снова было голым.
— Что они делают? — спросил Геннадий, отыскав среди приезжих Александра Онуфриевича. |