— Подкосили нас шефы со своей помощью, — вздыхал Виктор Васильевич при встрече. — Ветки в корм нам отродясь были не нужны, скот наш все равно их не ест.. Места здесь низкие, засуха не сказалась. Но команде была — только ветки. И выработка, чтобы не меньше десятки на день. Такая установка. Вот и накрутили зарплаты…

На ветках этих Виктор Васильевич и погорел. Обладая, в отличие от Федьки, и способностью, и потребностью рассуждать житейски, директор сразу увидел бесполезность затеи. Но объяснять, доказывать что-либо в инстанциях он не стал, а решил попросту схимичить: приехал с совещания, глянул на результаты первого дня работы веткозаготовителей и поставил их на свой страх и риск на другую работу: косить траву с неудобиц, куда техникой не подойдешь, полоть свеклу… да мало ли дел в захудалом хозяйстве! А отчитывался как за ветки…

«Сгорел» Василич быстро и бесшумно. «Химия» его с фиктивными нарядами всплыла, дошла до самого верха, откуда тут же примчалась комиссия. Факты приписок подтвердились, доводы о рациональности — платили, мол, не больше, чем на ветках, но хоть за полезный труд — никакого успеха не имели. И через две недели он уже возглавлял какую-то районную службу. Что-то вроде станции искусственного осеменения…

Проезжая субботним утром на автобусе мимо его дома, мы увидели бывшего директора в палисаднике — голым по пояс, с завязанным по углам носовым платочком на голове. Неторопливо и умиротворенно Виктор Васильевич обрабатывал тяпкой цветочную клумбу под окном. Увидев нас, помахал рукой, приветливо улыбнулся. Улыбнулись и мы, поняв, что чувствует себя Виктор Васильевич в новом качестве совсем неплохо. За многие годы работы сначала председателем колхоза, потом директором совхоза такую субботнюю роскошь он смог себе позволить, пожалуй, впервые.

Новый директор, присланный из соседнего хозяйства, где он был главным зоотехником, оказался человеком молодым, энергичным и строгим. В разговоре прямым, а иногда и нарочито циничным, что бывает с ранними выдвиженцами. Во всяком случае, когда я при встрече поздравил его с назначением, он недовольно скривился:

— В жизни мне никогда не везло. Была бы должность стоящей, разве меня бы на нее поставили? На эти их дыры заплаты ставить…

А вступил он в должность в конце июля.

Прежний директор сеял. Новому предстояло жать. В сельском хозяйстве — как в медицине: отвечает тот, кто начинал. То есть морально за урожай этого года Петр Куприянович Птицын, как звали нового директора, не отвечал. Но кому от этого легче? Несмотря на молодость, он прекрасно понимал: завалишь уборку — останешься без кормов.

Сутки новый директор не спал. Трое суток не спал. Боролся за урожай. На четвертые сутки приехал секретарь райкома партии. Прождал директора в конторе часа полтора, не дождавшись, уехал. Вечером на районной радиолетучке «отметили» совхоз. Хорошенькое, мол, дело, когда руководителя в хозяйстве днем с огнем не сыщешь. Назавтра «по сигналу» приехал начальник районного управления сельского хозяйства. Снова не застал в конторе никого, кроме счетовода. На этот раз вечерняя летучка началась прямо с оценки положения дел в совхозе. Оценка, мягко говоря, была не очень высокой.

Выключив рацию, Петр Куприянович долго сидел молча. Руки по полированной поверхности директорского стола вытянул. Голову опустил. И произнес, ни к кому не обращаясь, совсем Архимедову фразу:

— Дайте мне два десятка хороших механизаторов, и я соберу урожай.

Хотя, несмотря на молодость, он прекрасно понимал, что не только двух десятков, но даже и двух хороших механизаторов сегодня ему никто не даст. Как и всего остального, для уборки необходимого. И всего необходимого для того, чтобы механизаторы в совхозе появились.