Но инспектор был неумолим.

— Водку в жару я не пью, — сказал он холодно.

Федор Архипович, почуяв, что надвигается скандал, потянул своего товарища в сторону. Громким шепотом принялся втолковывать ему что-то про ситуацию. Ситуация, понимаешь, не та. Но товарищ отступать был не намерен. Геннадий в трусах и сандалиях на него впечатления не производил. Снова, еще более строго, он переспросил:

— Сено чье будет?

Приехавший накануне Сватов (до сих пор он в разговор не вмешивался, занимаясь разведением позаимствованного у Анны Васильевны самовара) оставил свое занятие, не торопясь подошел к инспектору и твердо произнес:

— Мое. Оно не будет, оно есть.

Инспектор оживился:

— Будем составлять акт. Если вы такой умник… Зачем вам столько сена?

— Собираюсь заводить козу.

— Вы что мне голову морочите? — грубовато одернул его инспектор. — Я что, не знаю, сколько сена нужно для козы?

— Вы-то, может быть, знаете. А я — нет. И знать не хочу. Потому что с вашими знаниями и вашей работой кормов в районе к марту, между прочим, не было. И скот при всех ваших рекомендациях голодал… А я так не могу. Я не могу издеваться над животным. Даже если это коза.

Повернувшись, Сватов направился к самовару.

— Хищение налицо, — кинул ему вдогонку инспектор, — акт все-таки придется составить.

Сватов, услышав угрозу, снова подошел.

— Не придется, — сказал он. — А если так, то завтра я этим делом специально займусь. И постараюсь сделать все, чтобы вас больше сюда не направляли.

Инспектор как-то сразу сник. Так далеко заходить он не собирался. Кто их знает, этих приезжих. Да и больно надо ввязываться — из-за какого-то сена… Сто лет оно ему не нужно.

Федька поспешил увезти своего товарища подальше от греха. Уж ему-то этот конфликт был и вовсе ни к чему. Выставлять себя перед нами радетелем за общественное он не собирался и собираться не мог. Мы-то знали, что, кроме всего, был Федор Архипович беспардонный мошенник и вор. И если за все время нашего знакомства хоть в чем-то и проявлялся его талант, так как раз в воровстве.

Прошлой осенью в магазинах было неважно с белокочанной капустой, которую Виктор Аркадьевич очень любил квасить на зиму и делал это мастерски. Непосредственной нашей связью с деревней он и решил тогда воспользоваться.

Федька, у которого мы спросили, можно ли капусту выписать и получить, откликнулся с энтузиазмом.

— Это мы щас, — с готовностью кивнул он, едва выслушав. — Момент. — И направился к мотоциклу.

«Нива» Сватова двинулась следом.

На совхозном дворе Федька отыскал сторожиху, взял у нее ключи и, отворив ворота склада, велел подогнать машину.

С неожиданной для него ловкостью и быстротой он откатывал негодные, по его мнению, кочаны, выбирал покрупнее и поплотнее, сноровисто обрывал с них верхние лохматые листья, тискал ладонями, поднося к уху и прислушиваясь, — так знатоки прослушивают арбуз, — тут же откидывал негодные, а те, что были хороши, швырял в открытый багажник с точностью, восхитившей бы любого мастера гандбола.

Нам он буквально ни к чему не давал притронуться.

В считанные секунды багажник был заполнен до отказа, захлопнут, ворота склада закрыты и большой амбарный замок навешен.

— Отгоняй! — весело крикнул он Сватову. — Живо!

Вскочив на мотоцикл раньше, чем Виктор Аркадьевич успел повернуть ключ зажигания, Федька был таков. За околицей Сватов остановил машину.

— А как же выписывать? Без весу…

И посмотрел на Дубровина.