Слабые попытки вмешаться в жизнь, как-то ее перестроить, предпринятые Дубровиным в Ути и названные Сватовым трепыханиями, были — теперь с дистанции времени это стало очевидным — не более чем любительством, хотя и затянувшейся, но игрой, увлекшей Дубровина (как увлекает и затягивает даже самых пассивных из нас всякое практическое дело), но не надолго и не всерьез. Играя в положительные установки, доцент от кибернетики легко и безобидно, как ребенок от поломанной игрушки, отказался от этой игры, избавился от лишних забот, оказавшихся для него непосильными.

Довольствоваться он предпочитал малым.

Это и раздражало Сватова, считавшего себя человеком действия. Жить для него всегда означало совершать, главным всегда было не подчинение обстоятельствам, а их преодоление. Дубровина за безынициативность он осуждал, считая его потребителем, к тому же ленивым. Леность действия при активной проницательности мысли — здесь он усматривал падение нравов.

Достоинство свое Виктор Аркадьевич Сватов видел в том, чтобы преодолевать. И страсть как любил свои преодоления демонстрировать. Эта страсть и вела его в Уть. Очень уж хотелось ему показать, как легко и изящно можно там все устроить: с минимумом моральных и физических затрат, на одном лишь правильном понимании жизни.

Разумеется, при этом он, как всегда, немножечко блефовал. Слишком хорошо я его знал, чтобы этого не чувствовать. У меня вообще складывалось впечатление, что Сватов просто, что называется, «шел на принцип». А Дубровин его на это, похоже, просто подзаводил.

Все как бы менялось местами. Дубровин становился наблюдателем. А Сватов для него (как когда-то Дубровин для меня) оказывался лакмусовой бумажкой. И катализатором событий.

— Дом в деревне, — говорил теперь Сватов, не желая замечать ни моей ироничности, ни демонстративного скепсиса Дубровина, — современному горожанину нужен как воздух… Воздуха нам не хватает… Вопрос только в отношении. Вопрос в том, чтобы не мы на свою недвижимость работали, а она на нас.

— Если человек хочет попробовать, — подначивал его Дубровин, — не стоит ему мешать. Вся наша жизнь состоит из повторения ошибок, и только из-за того, что учимся мы не на чужих ошибках, а лишь на собственных.

Уж он-то знал, чем можно Сватова завести.

— Жизнь коротка, — упорствовал тот. — И жить надо не размениваясь, — беспощадно топтал он Дубровина, уже ощущая себя владельцем роскошного особняка. — Каждый должен заниматься своим делом, в меру своих способностей и возможностей.

— Ну да, — иронизировал я, — один должен продавать, а другой покупать дом. Один избавляться от бремени, а другой надевать на себя хомут.

— Каждый должен иметь то, что ему положено, — упорно стоял на своем Сватов. — Жить во дворце и пользоваться им должен тот, кто может его построить. Причем построить квалифицированно.

Квалифицированно — значит хорошо, быстро, рационально. Это я понимал, я только не совсем понимал, на что Сватов рассчитывал, как он намеревался выстроить себе этот дворец.

— Я покажу вам, как это делается, — говорил Виктор Аркадьевич.

В конце концов игра эта дошла и до разговоров о цене.

— Отдаю даром, — великодушно провозглашал Дубровин. — Могу еще даже и приплатить.

— Беру не глядя, — парировал Сватов. — Тем более что там и смотреть не на что. — Удостоверившись, что задеть Геннадия ему удалось, поворачивался ко мне: — Дом меня не интересует. Главное там — река. С выходом к Черному морю.

Меня это веселило.