– Нет. Дома.

– Езжай за ним и жми в Сокольники, – приказал я.

– На предмет?

– Сын Калмыкова. Игнат. Его выкрадут.

– Кто?

– Мурманские братки.

– Ну, вот им! – прервал Муха мои объяснения. – Выкрадут. Перетопчутся!

– Действуй. Мы едем. Будем часа через два с половиной.

Я хотел развернуться, но Боцман возразил:

– Ольга дергается после твоего звонка. Давай заедем. Десять минут погоды не делают.

Ольга не дергалась, но была сильно встревожена.

– Что происходит? – спросила она.

– Да ничего, – постарался я ее успокоить. – Ничего не происходит. С чего ты взяла?

– Костя с утра был сам не свой. И собаки скулили.

– То есть? Как скулили?

– Тоненько. Сережа, это беда.

IV

К Сокольникам мы подъехали в сумерках и сразу поняли, что опоздали. Со стороны дома, в котором жила Галина Сомова, промчалась «Скорая», подвывая сиреной. Двор был оцеплен милицией. Перед оцеплением толпился народ. Несколько патрульных «Жигулей» посверкивали синими проблесковыми маячками, создавая ощущение праздника.

За оцеплением, на пустом пространстве двора, возле красной пожарной машины расчет неторопливо сматывал брезентовые рукава. Пожарка стояла рядом с джипом «Мицубиси Паджеро», к которому сбоку, к водительской двери, приткнулся красный «Запорожец». Обе машины были искорежены, наполовину обуглены и чадили. На асфальте таяла пена. Номер на «Мицубиси» был мурманский.

В глубине двора, у гаражей, между которыми был проход в парк, что‑то происходило, двигались милицейские и штатские. Какой‑то чин стоял возле открытой двери «рафика» дежурного по городу, кричал в рацию, но слышны были только обрывки мата.

– Что тут такое? – спросил я, ни к кому в отдельности не обращаясь, но зная, что обязательно найдется какая‑нибудь бабулька, которая уже раз десять рассказала о том, что видела, и обрадуется возможности рассказать снова.

– Ничего особенного, обычная бандитская разборка, – объяснил благообразный старик с профессорской бородкой. – Скоро мы будем ходить в булочную, осторожно обходя трупы.

– Стрельба была?

– Стрельбы не было. Но трупы наличествуют. Три экземпляра.

– Какие три? Четыре! – всунулся бомжеватого вида мужичок, отягощенный рюкзаком с пустыми бутылками. – Вон лежат! – показал он в сторону гаражей, где на асфальте чернело что‑то похожее на кучи мусора.

– Голубчик, вы разучились считать, – укорил профессор. – Лежат три.

– А водила джипа? Его не считаешь? Не видел, так не треплись!

– А ты видел? – спросил Боцман.

– Я? Ничего я не видел! – немедленно отрекся бомж и начал бочком‑бочком выбираться из толпы.

Я перехватил его и сунул под нос сторублевку.

– Это видишь?

– Ну? – проявил он настороженный интерес.

Я добавил еще сотню.

– Кое‑что видел, – вынужден был признать бомж.

– Кое‑что нас не колышет, – сказал я и убрал деньги.

– Видел! Все видел! Я с самого начала был! Только в свидетели не пойду, учтите!

– Не пойдешь, не пойдешь. Как свидетель ты нас не интересуешь. Ты нас интересуешь как очевидец. – Я вручил ему двести рублей, а еще сотню показал. – Это премия. За точность и достоверность. Но ее нужно заработать.

– Мужики, вам повезло, – вдохновленный неожиданно открывшимися финансовыми перспективами, заявил бомж.