– Что, по‑вашему, кричит эта? Вот эта, эта!

– Блядь, блядь.

– А вы говорите, что у меня извращенный слух! – укорил Муха. – Нормальный у меня слух!

– И долго он будет в таком состоянии? – поинтересовался Артист.

– Уже недолго, – ответил Калмыков и посмотрел на часы.

* * *

Семь тридцать.

* * *

– Ты ждешь восьми? – спросил я.

– Да.

– Ждешь, не поступит ли отмена приказа?

– Да.

– Она не поступит.

Я ожидал вопроса «Почему?», но Калмыков молчал.

– Приказ не будет отменен, потому что его некому отменить, – объяснил я. – Сегодня утром Буров был убит в своем кабинете. Через двадцать минут после того, как сбросил на твой пейджер приказ «Приступайте».

– Приказ отдан.

– Что ты будешь делать после этого?

– Не имеет значения.

– Тебя поймают. Рано или поздно.

– Не имеет значения.

– Для кого?

– Для меня.

– А для твоей жены? Для твоего сына?

Калмыков не ответил.

– Ты считаешь, что не можешь разрушить их жизнь, – сказал я. – Ты ошибаешься. Ты ее уже разрушил.

Он посмотрел на часы и встал.

– Вам лучше уйти.

– Никуда мы не уйдем! – заявил я. Но тут же почувствовал, как какая‑то сила, как течение сильной реки, оттесняет меня к выходу. И тогда я заорал, понимая, что это последняя возможность исправить огромную, чудовищную жизненную несправедливость, которая совершалась на наших глазах:

– Ты уже разрушил их жизнь! Ты уже разрушил ее! Два часа назад Юрий Сомов умер в реанимации!

Словно бы остановилась река.

– Это правда? – спросил Калмыков.

– Правда.

Он вернулся на свое место у стены, сел, но обнял руками не колени, а голову.

– У них больше никого нет. У них есть только ты, – сказал я, хотя говорить этого, возможно, было не нужно.

* * *

Восемь десять.

Мамаев жил уже лишние десять минут.

* * *

– Приехали, – сказал Муха.

Калмыков спросил:

– Они?

–Да, – сказал я. – Они.

Он встал и так и стоял с безвольно опущенными руками, с выражением растерянности на лице. Он стоял и смотрел, как вошли Тюрин и Док и расступились, пропуская Галину и Игната. Он стоял и смотрел на Галину и сына.

Она подошла к нему и положила руку на его плечо.

– Мы все знаем, Костя, – негромко сказала она. – Доктор нам все рассказал. Он рассказал нам все. Не нужно его убивать. Бог ему судья, Костя. Бог всем им судья. Ты вернулся. Не уходи от нас снова.

Игнат стоял у порога, и руки его были так же безвольно опущены, как у отца.

– Это твой отец, Игнат, – сказала Галина.

– Я знаю, – ответил он. – Я знаю! Я это знал еще там, в Сокольниках! Я кричал тебе! Я тебе кричал! Ты слышал?

– Да, – сказал Калмыков. – Я слышал.

– Спасибо вам, ребята, – проговорила Галина. – А теперь мы пойдем.

– Я отвезу вас, – предложил Док.

– У меня есть машина, – отказался Калмыков. – Там, в поселке.

– А что будет с этим? – спросил Артист, кивнув на Мамаева, сидящего в кресле с тем же торжественно‑отрешенным видом.