Калмыкова я увидел не сразу. Он сидел у стены в углу зала, как бы слившись со светлым деревом панелей. Сидел так, как сидят на Востоке: в позе терпеливого ожидания, привалившись к стене, обняв руками колени. Он был в сером костюме, крахмальная рубашка без галстука, расстегнутая на груди, светилась в сумраке белизной, подчеркивая серость его сухого лица.

На наше шумное появление он никак не прореагировал. Не прореагировал и Мамаев. У меня появилось ощущение, что мы вошли в музей восковых фигур, исполненных с жутковатой натуральностью.

В доме было тепло. После многочасового дежурства в сыром тумане, пронизавшего нас до костей, оказаться в сухости и тепле было верхом блаженства. Этим и воспользовался Артист.

– Тепло‑то как! Как тепло! – восхищенно проговорил он. – Я уже и забыл, что может быть так тепло!

На актерском языке, как объяснял нам Артист, это называется пристройкой. Пристроиться к партнеру, чтобы общение было естественным. Или выглядело естественным, что на сцене, да и в жизни, значит практически одно и то же.

– Здорово, Константин, – обратился он к Калмыкову так, будто видел его только вчера и в нашей сегодняшней встрече нет ничего необычного. – Доброе утро, господин Мамаев.

Мамаев не шевельнулся.

– Он не отвечает на приветствия, – бесстрастно объяснил Калмыков. – Он отвечает только на прямые вопросы.

– Это удобно, – оценил Артист. – У меня есть к нему пара вопросов. Но разговаривать на голодный желудок... Красота‑то какая! – воскликнул он, окинув взглядом стол. – Господин Мамаев не будет возражать, если мы слегка обедним этот натюрморт?

– Он не будет возражать, – подтвердил Калмыков.

– Я хотел бы получить разрешение от него.

– Спроси прямо.

– Пожалуй, воздержусь. Поверю тебе. А то вдруг он не разрешит? А жрать, если сказать по правде, охота. Бананы. Это хорошо. Киви. Тоже хорошо. Ананас. Замечательно!.. А это что за фрукт? – изумился Артист и обернулся к нам. – Вы только посмотрите!

В руках у него была зеленая ребристая граната Ф‑1, именуемая в народе «лимонкой».

– Что это такое, господин Мамаев?

– Граната, – последовал ровный, как бы синтезированный на компьютере, ответ.

– Вам подсунули ее вместе с киви? Что делается на наших рынках, что делается! Как здесь оказался этот симпатичный фрукт?

– «Лимонка» была у него под подушкой, – ответил Калмыков.

– Ну и нервы у человека! Спать с гранатой под подушкой! Нет, на такое я не способен. Банан я, пожалуй, съем, а этот фрукт возьму с собой. Позже его употреблю. Налетайте, джентльмены! – радушно предложил Артист и взялся за банан, как бы давая понять, что свою роль он исполнил и пора бы поработать языками и нам.

– Он отвечает на все вопросы? – спросил Боцман.

– На все, – кивнул Калмыков.

– В чем, по‑вашему, смысл жизни, господин Мамаев?

– На такие вопросы он не отвечает.

– А на какие отвечает?

– На конкретные. Если ты хочешь узнать у него что‑то конкретное, спрашивай.

– Как ни странно, но ничего конкретного я узнать у него не хочу, – подумав, сообщил Боцман. – А ты? – спросил он у Артиста.

– Как ни странно, но я тоже.

– А у меня есть вопрос, – вмешался Муха. – Конкретный. Господин Мамаев, вы слышите, как кричат за окном птицы?

– Слышу.

– Что это за птицы?

– Вороны.

– Что, по‑вашему, кричит эта? Вот эта, эта!

– Блядь, блядь.