— Спасибо, дальше мы сами. — Дар услужливо щелкнул пальцами, создавая пульсар для «занятой» королевы. Навстречу уже спешил тюремщик, лысый толстячок в темно-серой одежде и красных сапогах с высоченными голенищами.

— Прошу, прошу, Ваше Величество! Давайте за локоток поддержу, ступеньки нынче сыроваты. — Мужик вел себя очень раскованно, видно, Терилла к нему благоволила. — Закрывайте дверь, бездельники, дует же!

По мне, лучше бы дуло. В темнице попахивало. Именно что не явная вонь, а мимолетный гнилостный душок, будто идешь летним вечером вдоль опушки и понимаешь: где-то в кустах сдох ежик. Принюхаешься — вроде нет ничего, малина цветет. А потом ветерок повеет — и опять…

— Пустовато здесь, — как бы в раздумье заметила я. Ни в одной из зарешеченных ниш по обе стороны коридора никого не было.

— А чего их зря кормить, дармоедов, — охотно подхватил тюремщик. — Правильно сделали, что всех перевешали!

Я внезапно сообразила, что его нелепые сапоги — палаческие. А вон и красный колпак, нахлобучен на ручку воткнутого в колоду топора. Установленная посреди прохода и хорошо видная из всех камер, эта выразительная композиция очень «оживляла» обстановку, вселяя в узников надлежащие чувства.

— Ничего, еще наловите, — «приободрил» тюремщик загрустившую королеву. — Неделька-другая — и снова не продохнуть будет.

— А где… э-э-э… новенький?

— В отдельных покоях, — многозначительно подмигнул палач, останавливаясь у глухой двери в конце коридора. — Он же у нас важная шишка, требует особой заботы.

— Да неужели?

Дар одобрительно хмыкнул: я наловчилась так задавать вопросы, что непонятно было, спрашивает королева или шутит. Но этого проклятого Тьена, похоже, знала каждая собака, ибо палач зашелся в булькающем смехе, не сразу попав ключом в скважину.

Я ожидала увидеть темную камеру, но за дверью оказалась просторная комната с зарешеченным окном в потолке, на первый взгляд похожая на мастерскую: странные деревянные остовы, блоки, веревки, инструменты.

— Ничего у вас пыточная, — со знанием дела заметил Дар, — уютненькая. Ух ты, даже «язык саламандры» есть! Какой раритет… Неужели работает?

Палач польщенно зарделся.

— Да, я регулярно смазываю его гусиным жиром. Он мне еще от прадеда достался — некоторые шестеренки, правда, рассыпались от старости, но кузнец выковал по моему чертежу точно такие же.

— А это что?

— «Волк у проруби», госпожа. Глядите, вставляете сюда пальчик…

— Ой!

— Да не бойтесь, ничего с ним не будет — дырка большая, она вообще-то не для пальцев…

Содрогнувшись, я отвернулась от увлеченной парочки и подошла к отгороженному решеткой углу. Вначале мне показалось, что там тоже пусто. Затем ворох тряпья на полу шевельнулся, и на меня уставился знакомый черный глаз в ободке синяка. Разочарования в этом взгляде почему-то было едва ли не больше, чем ненависти. Убийца саданул кулаком по полу и выругался, да так смачно, будто я испортила дело всей его жизни.

— Но-но, не балуй! — окрикнул палач, прекращая измываться над бедным волком. — Развести огонек, Ваше Величество?

Тюремщик кивнул на камин, на подставке возле которого вместо щипцов и кочерег лежали заостренные крючья разной формы и толщины.

— Нет, мы пока просто поговорим, — быстро отказалась я.