А вот маманю мою - также как и тебя - звали Любушкой... Имя это в наши годы среди крестьянок не часто встречалось. Ровнёхонько за сто лет до моего рождения - в царствование императрицы Елизаветы Петровны - в православные святцы были сразу три имени внесены: Вера, Надежда и Любовь. С тех пор только ими в церкви крестили да в семьях нарекали.
"Сумасшедший!" - решила Любка и, собрав волю в кулак, приказала:
- Положите нож на стол!
Раздался приглушённый стук, а когда Люба повернула голову, то нож лежал на столешнице рядом с раковиной.
- Теперь сядьте на диван и не двигайтесь! - она быстро схватила нож и обернулась.
В тусклом мареве бежевого дыма ей казалось, что все окружающие предметы слегка вибрируют.
Девушка с силой зажмурилась и помотала головой, а открыв глаза, постаралась сфокусировать зрение...
Изображение прекратило колыхаться и стало вновь окрашиваться в привычные цвета: сначала - бледные, потом - ярче и ярче, пока полностью не вернулось к прежнему виду.
Люба облегчённо выдохнула.
"Нужно срочно звонить Марте! Пусть вызовет охрану...", - мелькнула спасительная мысль.
Рука потянулась к телефону. Взяв аппарат, девушка, не поднимая глаз, тыкала в кнопки трясущимися пальцами, не сразу сообразив, что сама его отключила несколько часов назад.
- Господь с тобой, внученька! Неужто калеку убогую на помощь звать собралась? - подал голос "сумасшедший".
- Какую калеку? - машинально спросила Любка и, опустив телефон, уставилась на сидящего на диване разговорчивого домушника.
Удивительно, но она вдруг почувствовала, как перестаёт его бояться.
- Ну эту... С изрезанными грудями, да запиханной в них этой... Не разглядел, вроде смола какая? Ох, доля моя тяжкая... Я ведь теперь насквозь видеть могу - живое от мёртвого отличаю. Это у неё что, от ранения, поди? Стыдится баба изъяна? - участливо поинтересовался ряженный мужик.
- От ранения? - тупо переспросила Люба.
- Я одну такую знал, - как ни в чём не бывало продолжил ряженый. - Помню, ещё мальцом бегал смотреть, когда она при монастыре жила. По праздникам в церковном хоре пела. У неё тоже грудёв не было. Токмо она из Крестовоздвиженских сестёр была. В Крымскую войну в госпитале работала, говорят, что у самого доктора Пирогова! Когда Севастополь англичане бомбили - её осколками изрядно поранило. И грудя пришлось отрезать. Так калекой и осталась. Но та увечная взапазуху себе ничего не набивала, так "плоскодонкой" и ходила, бедняжка. Кто про её историю знал - тот не потешался... В Крымской компании много народу полегло, и сестёр милосердия тож, Эх-эх! Царство небесное - всем героям павшим! И воздаст Господь - выжившим!
Забыв о предосторожности, Любка с интересом уставилась на мужика.
- Вы шутите? Она не калека, просто размер груди увеличивала, наращивала, так сказать, женские прелести путём хирургического вмешательства. Операция, конечно, не дешёвая, так ведь красота требует жертв.
- Святые угодники! - удивлённо, как-то нараспев протянул мужик. - Так что, головой плохая, выходит? Зачем такие муки терпела?
- Может, муж попросил, - предположила Люба.
Отойдя наконец от кухонной панели, она села за стол, разглядывая собеседника.
Сухой и жилистый, с копной тёмных вьющихся волос - он выглядел не намного старше Любы. Симпатичное лицо, умные, проницательные глаза под густыми бровями. В другой ситуации он даже мог ей понравиться, если бы не экстремальные обстоятельства знакомства и дурацкая одежда.
Кто он?
Деревенский аниматор, подрабатывающий во время пляжного сезона? Местный артист, живущий по соседству?
- Ты что ж такое говоришь?! Какому здоровому мужику пондравится баба, какая по своей воле себя располосовала? Даже слышать брехню твою не желаю! Больше не упоминай при мне...
- В смысле? Больше не упоминать при вас. |