|
Каждое твое слово будет для меня истиной, я на коленях выслушаю ее и приму. Разве у меня была когда-нибудь мысль, отличная от твоей?.. Мы опять станем подолгу гулять, ты будешь учить меня, ты сделаешь из меня все, что тебе будет угодно. О, согласись, молю тебя! Аббат показал на свою рясу. -- Не могу,-- сказал он просто.-- Я -- священник. -- Священник! -- повторила она, перестав улыбаться.-- Да, дядя говорит, что для священника не существует ни жены, ни сестры, ни матери. Значит, это--правда... Зачем же ты тогда пришел ко мне? Ведь ты сделал меня своей сестрою, своей женою. Выходит, ты лгал? Он поднял свое побледневшее лицо. Капли холодного пота блестели на нем. -- Я согрешил,-- прошептал он. -- А я,-- продолжала она,--когда увидела тебя без рясы, я подумала, что ты уже больше не священник. Я подумала, что с этим покончено, что ты навсегда останешься со мною, станешь жить для меня... А теперь, что мне делать, если ты отнимаешь у меня жизнь? -- То же, что делаю я,-- отвечал аббат,-- преклоните колена, откажитесь от жизни, не вставайте с колен, пока бог не простит. -- Так, значит, ты -- подлец? -- произнесла Альбина. Гнев охватил ее, губы ее сложились в презрительную улыбку. Священник пошатнулся, но промолчал. Невыразимое страдание подступило к его горлу, но он превозмог свою боль. Он держал голову прямо и почти улыбался дрожащими губами. Альбина смерила его долгим, пристальным взглядом, потом снова взорвалась: -- Ну, отвечай же, обвиняй меня! Скажи, что это я тебя соблазнила! Это будет верхом всего!.. Слышишь, я позволяю тебе, оправдывайся, обвиняй меня. Можешь меня прибить. Лучше уж терпеть от тебя удары, чем видеть, как ты коченеешь, точно труп. Что ж, или крови в тебе больше нет? Или ты не слышишь, как я называю тебя подлецом? Да, ты -- подлец, ты не смел любить меня, раз ты не можешь быть мужчиной... Тебе мешает твое черное одеяние? Сорви же его! Когда ты будешь голым, ты, может быть, вспомнишь! Священник медленно повторил те же самые слова: -- Я согрешил, и нет мне оправдания! Я раскаиваюсь в сво ем проступке и не надеюсь на прощение. Сорвать свое одеяние я могу только вместе со своею плотью, ибо я предан богу весь целиком, душой и телом. Я -- священник! -- А я-то, а я?!--в последний раз крикнула Альбина. Он не опустил головы. -- Пусть ваши страдания зачтутся мне, как верх преступления! Пусть буду я подвергнут вечной каре за то, что вынужден покинуть вас! Это будет справедливо... Как бы ни был я недостоин, каждый вечер я молюсь за вас. Она пожала плечами с невыразимым отчаянием. Гнев ее проходил. Она почти испытывала жалость. -- Ты сумасшедший,-- прошептала она.-- Оставь свои молитвы при себе. Я хочу тебя самого... Ты никогда не поймешь. |
