Изменить размер шрифта - +
  Дежурный дьякон проходит  и
ударяет палкою в его дверь с уставным возгласом:
     -- Benedicamus Domino 1.
     --  Deo  gratias! --  отвечает  он, едва проснувшись,  с еще заспанными
глазами.
     Он  соскакивал на  узенький коврик, умывался, убирал  постель, подметал
комнату, наливал  свежую  воду  в  кувшин.  Ежась  от  пробегавшего по  коже
утреннего  холодка, он с удовольствием выполнял  эти простые обязанности. Он
слышал,  как на платанах во дворе одновременно  с ним пробуждались  воробьи,
как они шумно хлопали крыльями  и чирикали. И ему  казалось, что они молятся
на свой лад. Затем он спускался в
     1 Благословим во имя господа (лаг.),

     зал  благочестивых  размышлений  и  после молитвы оставался  там еще  с
полчаса на  коленях,  размышляя  над мыслью Игнатия  Лойолы:  "Какая  польза
человеку в том,  если  он  покорит вселенную, душу же свою погубит?" То была
благодатная почва для добрых намерений, ибо эта мысль приводила его к отказу
от всех  благ  земных  и возвращала к  часто лелеемой  им  мечте  о  житии в
пустыне, единственным  богатством которой  было  бы безбрежное  синее  небо.
Минут через десять колени его начинали неметь на каменном полу и так болели,
что мало-помалу  он  впадал  в полное  оцепенение  и  в  этом  экстатическом
состоянии видел себя великим  завоевателем, властелином  громадного царства,
который  срывает  с  себя  корону,  ломает  свой  скипетр,  попирает  ногами
неслыханные  сокровища  --  сундуки   с   золотом,   груды  алмазов,   шитые
драгоценными  каменьями ткани -- и отправляется в глубь Фиваиды, облачившись
во власяницу, раздиравшую ему кожу на спине. Но обедня отвлекала его от этой
игры воображения, которую он переживал как возвышенную действительность, как
нечто,  случившееся с ним самим во время  оно. Он причащался, пел  с большим
усердием  полагающиеся   псалмы,  не  слыша  ничьего  голоса,  кроме  своего
собственного, такого кристально чистого и ясного, что ему мнилось,  будто он
достигает  ушей самого господа.  Возвращаясь  к  себе  в келью, он ступал на
каждую ступеньку, как рекомендуют св. Бонавентура  и св.  Фома Аквинский; он
шел  медленно,  с  сосредоточенным  видом,  слегка  склонив голову  и находя
невыразимую радость в том, что  исполняет малейшие предписания отцов церкви.
Наступало  время завтрака. В трапезной гренки,  вытянувшиеся в ряд вместе со
стаканами белого  вина,  приводили его  в  восхищение;  аппетит у  него  был
хороший,  нрав  веселый;  он  говаривал,  например,  что  вино   --   добрый
христианин:  это  было  весьма  смелым намеком на  то,  что эконом будто  бы
подливает воду в  бутылки. Это не мешало ему входить в класс уже с серьезным
видом. Он делал заметки у себя на коленях, пока наставник, опершись руками о
кафедру, говорил на вульгарной латыни, время от времени вставляя французское
слово, когда не мог подобрать нужного латинского выражения.
Быстрый переход