|
- Исходя из этих двух предположений, можно восстановить весь роман, - сказал Лусто. - И этот кавалер Палуцци! А? Каков мужчина!.. Стиль этих двух страниц слабоват, автор, должно быть, служил в отделе косвенных налогов и сочинил роман, чтобы заплатить своему портному... - В те времена, - сказал Бьяншон, - существовала цензура, и человек, который попадал под ножницы тысяча восемьсот пятого года, заслуживает такого же снисхождения, как те, кто в тысяча семьсот девяносто третьем шли на эшафот. - Вы что-нибудь понимаете? - робко спросила г-жа Горжю, супруга мэра, у г-жи де Кланьи. Жена прокурора, которая, по словам г-на Гравье, могла обратить в бегство молодого казака в 1814 году, подтянулась, как кавалерист в стременах, и скроила своей соседке гримасу, обозначавшую: “На нас смотрят! Давайте улыбаться, словно мы все понимаем”. - Очаровательно! - сказала супруга мэра Гатьену. - Пожалуйста, господин Лусто, продолжайте. Лусто взглянул на обеих женщин, похожих на две индийские пагоды, и насилу удержался от смеха. Он счел уместным воскликнуть: “Внимание!” и продолжал: ИЛИ РИМСКАЯ МЕСТЬ. 209 В тишине зашуршало платье. Вдруг взорам герцогини предстал кардинал Борборигано. Лицо его было мрачно; надо лбом его, казалось, нависли тучи, а в его морщинах рисовалась горькая усмешка. - Сударыня, - сказал он, - вас подозревают. Если вы виновны - спасайтесь! Если вы невинны - тем более спасайтесь, ибо, добродетельны вы или преступны, издалека вам гораздо легче будет защищаться... - Благодарю вас, ваше высокопреосвященство, за вашу заботливость, - сказала она, - герцог Браччиано появится вновь, когда я найду нужным доказать, что он существует. - Кардинал Борборигано! - вскричал Бьяншон. - Клянусь ключами папы! Если вы не согласны со мной, что одно его имя - уже перл создания; если вы не чувствуете в словах “в тишине зашуршало платье” всей поэзии образа Скедони, созданного госпожой Радклиф в “Исповедальне чернецов”, вы недостойны читать романы... - По-моему, - сказала Дина, которой стало жаль восемнадцати сансерцев, уставившихся на Лусто, - действие развивается. Мне ясно все: я в Риме, я вижу труп убитого мужа, я вижу его дерзкую и развратную жену, которая устроила свое ложе в кратере вулкана. Всякую ночь, при каждом объятии она говорит себе: “Все от кроется!.." - Видите вы ее, - вскричал Лусто, - как обнимает она этого господина Адольфа, как прижимает к себе, как хочет всю свою жизнь вложить в поцелуй?.. Адольф представляется мне великолепно сложенным молодым человеком, но не умным, - из тех молодых людей, какие и нужны итальянкам. Ринальдо парит над интригой нам неизвестной, но которая, должно быть, так же сложна, как в какой-нибудь мелодраме Пиксерекура. Впрочем, мы можем вообразить, что Ринальдо проходит где-то в глубине сцены, как персонаж из драм Виктора Гюго. - А может быть, он-то и есть муж! - воскликнула г-жа де ла Бодрэ. - Понимаете вы во всем этом хоть что-нибудь? - спросила г-жа Пьедефер у жены председателя суда. - Это прелесть! - сказала г-жа де ла Бодрэ матери. У всех сансерцев глаза стали круглые, как пятифранковая монета. - Читайте же, прошу вас, - сказала г-жа де ла Бодрэ. Лусто продолжал: 216 ОЛИМПИЯ, - Ваш ключ!.. - Вы потеряли его? - Он в роще. |
