– Немножко пыль, – извинился Томас. – Это ничего. Проходи, я сейчас. Ты смотри картины, а на меня немножко не оглядывайся, ладно?

Я послушно отвернулся. Но поскольку перед моими глазами оказалось большое зеркало, висевшее над широкой тахтой, мне трудно было выполнить просьбу Томаса. Впрочем, почему? Он просил не оглядываться. Я и не оглядывался.

Возле стенного шкафа, занимавшего одну из стен, он снял светлый короткий плащ и надел другой, темный, длинный, свободного покроя. Потом извлек пакет с деньгами и загрузил его в просторный карман из такой же темной ткани, пришитый изнутри с левой стороны плаща. Но не против сердца, где обычно бывают внутренние карманы, а глубже, чуть выше бедра. Подергал плечами, проверяя, не заметно ли содержимое кармана со стороны. Проверка его удовлетворила.

Его действия показались мне разумными. Но то, что он сделал дальше, удивило: он вынул пакет с долларами из потайного кармана и вернул его в полиэтиленовый пакет.

– Вот теперь все, можно ехать, – сказал он. Заметив, что я оглянулся на холст, поинтересовался: – Тебе нравится?

Я молча пожал плечами. Я не понимал, что здесь может нравиться или не нравиться.

– По‑моему, чего‑то не хватает, – заметил Томас, окинув холст критическим взглядом. – Чего? Не понимаю.

– А что ты хотел этой картиной выразить?

Он глубоко задумался и честно признался:

– Ничего.

– Это тебе удалось.

Он еще немного подумал и согласился:

– Ты прав. Да, прав. В джипе были не ваши?

– Не наши.

– Точно?

– Точно.

– Сколько их там?

– Трое – как минимум. Но могут быть и еще.

– А на других машинах могут быть?

– Могут.

– Тогда сделаем так, – решил Томас. – Свет пусть. Пусть думают, что я дома. А мы выйдем здесь.

Он провел меня в кухню и отпер небольшую дверь. Это был черный ход. Он выходил на задний двор. Обогнув дом, мы оказались в узком переулке. Там стоял пикапчик Томаса. Томас вознамерился сесть за руль, но мы с Мухой решительно воспротивились: хмель из него вроде бы выветрился, но перегаром несло так, что его забрал бы первый попавшийся полицейский.

Покрутившись проходными дворами и переулками, мы выехали на какой‑то проспект. Никаких подозрительных машин не просматривалось. Еще через полчаса оказались в районе порта среди старых кирпичных пакгаузов с подъездными железнодорожными путями. Возле торца одного из пакгаузов стояло несколько старых иномарок и «Жигулей». Над воротами помигивала красными неоновыми трубками вывеска «Moonlight‑club».

Место было очень подозрительным не по отдельным деталям, а по всему, в целом. Томас был прав: на «линкольне» в такие места не ездят.

– Посидите, я быстро, – сказал он, вылезая из машины и забирая с собой полиэтиленовый пакет с баксами. – Мне нужно встретиться здесь с одним человеком.

– С кем? – спросил я.

– Это мой знакомый. Я потом все объясню.

Начиная с момента получения денег, во всех его действиях чувствовалась какая‑то целеустремленность, всегда заставляющая окружающих подчиняться. Но я все же твердо выразил намерение сопровождать его и здесь. Он не возражал, но предупредил:

– Тебе там не понравится.

– Переживу, – сказал я.

Он нажал кнопку звонка. В железной, покрашенной суриком двери открылось окошко. Томас наклонился к нему, что‑то произнес по‑эстонски. Нас впустили, и я сразу понял, почему Томас сказал, что мне здесь не понравится.

Это был гей‑клуб.

За длинной стойкой бара и за столиками вдоль красных кирпичных стен сидели молодые парни в черной коже, в жилетках на голое тело, в напульсниках и даже в широких кожаных ошейниках с шипами.