— Собираюсь подышать свежим воздухом, — сказал Роун, тяжело дыша.

— Серьёзно? И оставишь меня здесь? Я думала, что мы помогаем друг другу.

Слишком трудно было бросить на неё ещё один испепеляющий взгляд. Едва ли не сложнее было остаться. — Просто… — сказал он. — Просто…

— Что? — спросила Банда.

Он вздохнул. — Ты можешь встать?

— Ещё как могу.

— О, ради феса… — Медленно, очень медленно он обошел край своей койки и взялся за инвалидное кресло, которое было сложено у изножья следующей койки. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы заставить подпружиненное сиденье встать на место, правда он чуть не упал, проделывая этот трюк.

— Осторожно! — сказала она.

— Как будто тебе не все равно…

Он зафиксировал каталку и подкатил её к койке Банды, всем весом опираясь на ручки. — Давай, — сказал он.

Она посмотрела на него. — Гак, да помоги же мне.

Поставив кресло на тормоз, Роун схватил её за запястья и потянул к краю койки.

Он слышал хрип в её легких.

— Может, нам не стоит…

— Ты начал это, Роун, — сказала она.

— На "три". Ты должна мне помочь. Раз, два…

Она села практически мимо сиденья. Так что ей пришлось повернуться, когда у неё восстановилось дыхание. Роун наклонился, согнувшись пополам, от боли в животе у него закружилась голова.

— Порядок? — спросила она.

— О, конечно…

Он схватился за ручки кресла, нажал на педаль тормоза и после пары неудачных попыток вытолкал его по коридору к выходу. Любые усилия отдавались болью в его феснутых кишках.

Но по крайней мере теперь он мог на что-то опираться.

Банда посмеивалась про себя. Несмотря на сильную и нарастающую боль в животе, Роун понял, что тоже улыбается. Это было подлинное ощущение побега. Чувство товарищества объединяющее сокамерников, которые держатся вместе и рвутся к свободе.

А ещё просто было приятно идти наперекор системе, чего Роуну не хватало с тех пор, как он в последний раз сорвал куш на чёрном рынке Танит Аттика.

Двое инвалидов добрались до рампы на выходе из лазарета и вышли в огневую траншею. Впервые за долгое время они видели дневной свет. Он покатил Банду по настилу до промежуточной станции, останавливаясь каждые несколько метров для отдыха, а затем обхватил её рукой и затащил на свободный наблюдательный пост. К тому времени они оба выбились из сил и плюхнулись на мешки с песком, прислонившись спиной к брустверу.

И всё же оба смеялись.

Боль в животе Роуна, усилившаяся на какое-то время, постепенно утихла, когда он перестал напрягаться. Они оба глубоко дышали, наслаждаясь свежим воздухом. Точнее, совершенно несвежим: пахло грязью, потом, сырой мешковиной, фуцелином, прометием, плесенью, скисшей пищей и сортирами.

Но, тем не менее, световые годы разделяли всё это и отравленную газом вонь отходов, пропитавшую лазарет.

— Нам следует делать это чаще, — пошутила Банда, явно испытывая боль, но наслаждаясь побегом.

— Теперь я понимаю, что имел в виду Корбек, — сказал он в ответ.

— Что?

Роун посмотрел на неё. — Не так давно ему пришлось тяжко. Раненый, прикованный к постели. Он рассказал мне, чего ему больше всего не хватало, что причиняло ему настоящую боль, и по чему на самом деле он скучал. Физическая боль от травм не имела большого значения. Он лишался своего места в жизни.

Она кивнула.

— Я никак не мог понять, что он имел ввиду. Я думал, что ранение – это как отпуск. Ты слишком занят своей травмой, чтобы ещё беспокоиться о чём-то другом. Но он был прав. Такое чувство, что меня бросили умирать, похоронили, а галактика продолжила вертеться без меня.