Пленка как раз была на конце, там хвостик оставался чистый, ничего стирать не пришлось… Снял немного: крупно – труп… провел панорамку… и все, больше не поместилось. Не знаю, сколько прошло времени. Пожалуй, минут пять‑семь. И три на то, чтобы вытереть полотенцем Павла все, к чему прикасался – шкаф, дверь… Побежал на вахту к телефону, но потом подумал, что если придет милиция, то наверняка зафиксирует камеру в протоколах… Я разбил очки… крикнул вахтеру, чтобы вызывали милицию, что Павел мертв, и бросился назад. Я боялся, что камеру… в общем, понимаете, эта камера, сущности, моя.
– То есть как это – ваша? – не понял Евгений.
– Вернее, она не моя, я хотел сказать… Начну по порядку. Сейчас, – он достал из кармана пачку «Мальборо» и долго не мог вынуть сигарету, а когда наконец вынул, Евгений поразился тому, как у него дрожали руки: ему еще никогда не приходилось видеть, чтобы у человека так дрожали руки.
«Странно, – подумал он, – все, что он проделал в то утро, говорит о предельном хладнокровии. Даже отпечатки стереть не забыл…»
– В общем, перед поездкой во Францию Павел предложил мне купить у него видеодвойку, – продолжал Полянский, прерывисто вздохнув, – Это не дефицит, конечно, я могу купить ее в магазине, но он… сделал скидку, сами понимаете – иначе какой мне смысл?
– Да уж понимаю.
– Но этих денег хватало только на дорогу, а Париж – город очень дорогой… самый дорогой в Европе, говорят…
«А я там собаку держу», – подумал Евгений, для которого самым дорогим городом оказался Приморск.
– Он попросил меня найти денег, обещал вернуть после возвращения… Я… у меня, в общем, есть один знакомый… Он одолжил до первого апреля. Когда Павел вернулся, я напомнил ему об этом… он сказал, что продаст видеокамеру и вернет. А когда его убили… Поймите, у меня не было другого выхода! Эти деньги… у меня нет таких денег, понимаете?.. Что мне было делать?..
– Кто этот ваш знакомый? – спросил Евгений.
Полянский попытался уйти от ответа:
– Понимаете, он не то чтобы мой знакомый…
– Короче, вы заняли деньги под проценты у ростовщика, – помог ему Евгений.
– Да. И под очень большие проценты.
– Почему Павел сам не занял?
– Ему бы не дали. Там не дают незнакомым. Сами понимаете – незаконная сделка… В общем, я согласился ему помочь.
– Сколько денег вы взяли у ростовщика?
– Шестьсот долларов.
– А сколько обязались вернуть ему в апреле?
– Семьсот.
– А камеру Войко продали за семьсот пятьдесят?.. Пятьдесят долларов – ваше вознаграждение за помощь Павлу, так?
Полянский достал носовой платок и стал протирать очки с таким усердием, что казалось, он выдавит стекла.
– Нет, нет, что вы!.. Мне не нужно никакого вознаграждения!..
– То‑то вы пытались выторговать у Войко девятьсот долларов! – хмыкнул Евгений. – Рванули сразу же после того, как обнаружили труп, да еще пытались сделать бизнес, а?
– Да нет же! Девятьсот – полная стоимость камеры, я хотел отдать остальное матери Павла…
– Бросьте вы, Полянский! – поморщился Евгений.
– Да не мог я держать эту камеру дольше! Ведь никто не знал, что я брал деньги для Павла и должен их вернуть. Я бы не доказал!.. А ростовщик взял расписку, меня поставили бы «на счетчик», понимаете?.. И убили бы в конце концов!.. Через месяц одолженная сумма увеличивается вдвое, еще через месяц – опять… Ну что я должен был делать?! – Полянский готов был заплакать. |