Они пожали друг другу руки.

– Что думаю по этому поводу я? – серьезно сказал Игорь и потянулся за новой сигаретой. – Думаю, что это – его амплуа.

– Чье… амплуа?

– У журналистов, как и у актеров, тоже есть амплуа. «Политик», «борец с мафией», «лирик», «патриот»… Но это совсем не означает, что мы остаемся такими в жизни. Маски. Игра.

– У тебя что, тоже есть ап… амплуа?

– А ты думал! Хотя, казалось бы, какое может быть амплуа в отделе писем?.. Но есть, наверно. «Сострадатель», «исповедник», «просветитель», «душеприказчик», «сам участие»… Что‑то и этом роде. Весь вопрос в том, насколько человек понимает, где кончается игра и начинается жизнь.

– Выходит, Паша играл в борца с мафией?

В кофеварке забулькало, запыхтело, и по комнате стал распространяться аромат.

– Я думаю, что Паша просто потерял эту грань. Игра превратилась для него в образ жизни. Это хорошо, наверно. Это, можно сказать, высший пилотаж. Он перестал быть представителем «второй древнейшей» и начал представлять власть. Пусть четвертую, но все‑таки.

– И за это…

– Упаси Боже! – отчаянно замахал руками Игорь и, соскочив со стола, стал заниматься приготовлением кофе. – Это всем даже нравилось. Свидетельствовало о свободе прессы и подлинности демократических процессов, так сказать.

– Кому – всем? Губернатору тоже?

– Но даже если нет?.. Что бы выиграл губернатор, откажись его «шестерка» Шпагин печатать очередной Пашин опус, от которого несло жареным?.. Паша отослал бы материал в «Комсомолку», «Русскую мысль», куда у него была протоптана дорожка после перепечатки «Фальсификаторов». Или, скажем, в «Литературку». К нам летом Юрий Щекочихин приезжал. Хорошо говорил о Паше, предлагал ему присылать материалы, хвалил за стиль, смелость, обобщения… да мало ли!.. Хоть в «Правду»! А так – что же… Ну, выступил, ну, срезал. Оно здесь, внутри, погорело‑подымило да и потухло. Все свои, и сор в избе остался.

Отказать ему в логике было трудно. О том, к чему Евгений только начал подступаться, проделав адскую мыслительную работу, неустанно анализируя ситуацию и обращаясь к корреспонденции Павла, Игорь говорил запросто, как о само собой разумеющихся, очевидных вещах.

– Спасибо, – взял Евгений чашку из его рук.

– Сахар клади.

– Да нет, я так, спасибо… Значит, ты исключаешь, что причиной убийства журналиста Козлова стали его публикации?

– Люди ЗГВ наизнанку выворачивают, Совмин чихвостят ничтоже сумняшеся, агентов ГБ называют по именам, своих агентов от журналистики уже в ГРУ, поди, внедрили… Что ни газета – то разоблачения. В МИДе, в Кремле, во внешней разведке. Арбатская шлюха расписывает, как она развлекалась в сауне с Русланом Имрановичем, грозится назвать остальных. И ничего – а все, слава Богу, живы. Свобода слова проходит период своего становления. А, – махнул Игорь рукой, – сам знаешь: треп все это!

– Что это была за статья, которая привела в бешенство вашего Шпагина?

– Х‑ха! – Игорь снял трубку зазвонившего телефона и опустил ее на рычаги. – Про то, как Иван Иванович поссорился с Иваном Никифоровичем, не поделив какую‑то часть госимущества… Шпагин, как я уже сказал, «карманный редактор» Гридина. С «Маской» получилась как раз обратная ситуация; здесь ее появление было нежелательным, за рубежом или, скажем, в Москве она никому на фиг не нужна.