Он много смеялся, но негромко, точно мурлыча, и речь у него была легкой, непринужденной. Но почему‑то несколько неуверенной, точно ему приходилось постоянно подыскивать нужное (или более точное?) слово. А в общем, он был удивительно приятен в общении и совершенно открыт для собеседника – такими, с душой нараспашку, всегда кажутся те люди из одного процента элиты, которым на все наплевать. Я прикинул, что с ним может получиться очень симпатичное интервью, если, конечно, эта его Черная Дыра хоть чего‑нибудь стоит.
– Адам Мазер – какое странное имя… – молвил я.
Он кивнул:
– Да. Это имя‑компромисс.
– Между чем и чем?
– Мы ведь сейчас где‑то в конце двадцатого века, не правда ли?
– Странный вопрос…
– Понимаю. Мне следовало бы осторожнее обращаться со словами. Вы ведь знаете о существовании временных поясов – ну тех, которые пересекаешь, путешествуя, скажем, на самолете?
– Да, разумеется.
– Ну так вот, я тоже путешествую – сквозь различные времена и территории, заселенные различными народами, пересекая различные культурные зоны, – так что мне совершенно необходимо быть уверенным, что в данный конкретный момент я говорю на том языке, на каком нужно. Ну согласитесь: нельзя же говорить по‑ацтекски с друидами? Когда‑нибудь я расскажу вам об этом подробнее, если вам интересно.
– А пока что расскажите мне об этом компромиссе…
– О моем имени? На самом деле оно должно звучать как Магфазер.
– Вы меня разыгрываете?
– Ничуть, Магфазер – это акроним.
– От каких слов?
– От английских. Maser Generated Fetal Amplification by Stimulated Emission of Radiation. Что примерно значит: «Мазерное ускорение созревания эмбриона в результате стимулированного облучения».
– Господи!
– Вот именно. Но об этом имени только мои самые близкие друзья знают. А Адамом меня назвали потому, что, как говорится, «первый блин комом». Так еще говорят в конце двадцатого века?
– Говорят, но довольно редко.
– Меня первого подвергли стимулированному облучению еще в кладке. Я правильно говорю? У яйцеклеток бывает «кладка»? У меня временные трудности с лексикой последних десятилетий двадцатого века. Дело в том, что я только что вернулся с семинара, который ведет Левенгук. Там эти голландцы страшно долго, в стиле семнадцатого века, обсуждали устройство микроскопа.
– В таком случае вам необходимо немного согреться. – Я подозвал официанта. – Мне, пожалуйста, двойную порцию, а моему лучшему другу Магфазеру или Maser Generated Fetal Amplification by Stimulated Emission of Radiation – все, что он сам захочет.
Адам явно был тронут:
– Вы тонкий человек, Альф. Настоящий знаток ригодона!
– Да вы и сами, Адам, парень не промах. И что эти неведомые мне друзья с квантовым усилителем от вас хотели?
– Да если б я знал! Черт побери, вряд ли и сами они отчетливо себе это представляли! Тоже мне знатоки! Они и до сих пор пытаются установить, чего же, собственно, добились, почему и взяли меня под постоянное наблюдение, точно в террариуме…
Я покачал головой. Он, кажется, начинал по‑настоящему сердиться.
– Они полагали, что осуществляют некое линейное увеличение, – презрительно заметил Мазер. – Как если бы сунули меня под увеличительное стекло.
– Увеличение в размерах?
– Да нет, увеличение моего мозга! Хотели увеличить, а на самом деле умножили. И у них получились четыре точных моих копии. Я в четвертой степени!
– В чреве вашей матери?
– Да нет же, черт возьми! Я был всего лишь опытным клоном, зарожденным в пробирке – так сказать, во чреве моего мазера. |