- Вон, - заорал Кирпичев Маше и Кириллу. - Всем вон. И мне тоже вон. Персоналу покинуть институт. С виноватыми расправлюсь завтра. Вохре одеть противогазы и продолжить уничтожение бандитов!

19. Древний спор

Митя с Ерусланом кое-как осилили пять-шесть пролетов, уже видна была заветная дверь со светящейся надписью "запасной выход", когда случилось два толчка. Второй был настолько мощен, что показался землетрясением.

Треснула и обвалилась стена, отделявшая аварийную лестницу от хладоцеха. Стена успела погасить ударную волну, но по ним ударил порыв ураганного ветра, который нес и металлическую крошку и приличные куски стали. В огромный пролом стала видна впечатляющая картина: цистерны, вертящиеся и катающиеся как мячики, разорванные трубы, среди их плетения беснуется и поднимается вверх вода. Над ней кружат зеленоватые вихри.

Лестница натужно трещала и скрипела, почти что выла, она была похожа сейчас на динозавра с перебитым позвоночником. И похоже, она приготовилась рухнуть в тот бульончик, что бурлил внизу.

Митя ощутил острый приступ стыда за то, что сотворил своими руками. Но тут же вспомнил, как много позволено герою-избраннику. И что забота о товарище также входит в круг его обязанностей.

- Еще успеем, поднажми, Еруслан.

- В голове все плывет и кружится от этой вони. - пожаловался соратник. - Что-то замаялся я. Или по своим соскучился. Давно женушку Настю не видел, и тятьку тоже.

От мысли, что бессмертный может умереть, Митя ощутил в один момент и какое-то слабое злорадство, и сильную тревогу.

- От вони противогаз помогает, на, покрасуйся. От тоски приключения. И по-моему, их у нас хватает.

Еруслан в противогазе почти перестал хвататься за поручни и превратился просто в куль, который Митя тащил на себе. Несмотря на эту явную перегрузку, Мите казалось, что он парит. Газ, даже смешанный с продуктами взрыва, не имел резкого запаха, но он теснил легкие и оседал мутной плесенью в мозгах. От этой "плесени" Митя словно пребывал в невесомости, и не очень соображал, где лево, где право. Только верхнее направление оставалось ему интуитивно понятным. Иногда ему было доступно зрелище огромных цистерн, плывущих по цеху, и тогда, несмотря на общее отупение, морозец пробегал куриными лапками по его коже.

А лестница тем временем в конвульсиях прощалась с жизнью. Водяной поток бросался на нее, обхватывал водоворотами. Сейчас обрушит лестницу, а их утащит, задушит, понесет бесчувственными тушками.

Вот она задергалась в последних скрипучих судорогах, чуть не сбросив Митю и Еруслана, а потом стала валиться вниз. Вернее она рывками сползала вниз, вначале на пять метров, потом еще метров на семь. От очередного толчка ноги Мити соскользнули со ступеньки и заболтались в воздухе. Тут уж стало не до Еруслана. Руки рвались под тяжестью налившегося свинцом тела. Сердце забилось как воробей, угодивший в сачок, затем стало холодеть и затухать, чувствуя смерть. В голове ничего кроме глупостей возникало. Чем ближе к концу, тем все тягучее и хилее были мысли - и никаких предсмертных откровений.

Не затухающий мозг, а гораздо более активный глаз заметил остатки лестничной площадки, вернее несколько погнутых прутьев, торчащих из стены, за которыми имелась обшарпанная, убогая, но вполне настоящая дверь. Митя чуть качнулся и полетел. И сперва даже не понял, вниз или вперед, но пальцы успели ухватиться за площадку. Когда-то, в школе, он мог подтянуться на турнике разве что разок-другой. А сейчас он подтянулся, выпрямился и, ухватившись, за ручку зубами, принудил дверь распахнуться. Закрепившись в дверном проеме, Митя на секунду поразился проступившим под кожей жилам и протянул руку Еруслану. Витязь послушно поймал протянутую ладонь, но тут под ним все рухнуло и разверзлось. Огромная туша древнерусского воина рванула Митю вниз.

Напряглись доселе неизвестные группы мышц, глотка испустила рычание достойное чемпиона по штанге, вместе с тем случился жим, рывок и толчок.