Галеры Хаббакука Лала стояли, как острова в море огня. На палубах толпились женщины и дети всех благородных семейств Опета, и сквозь рев пламени были слышны их крики.

Наблюдатели на берегу бессильны были спасти их и беспомощно смотрели, а те, кому не разрешили подняться на корабли, улюлюкали и давились от смеха.

Пламя охватило деревянные корпуса и причальные канаты, поднялось к заполненным палубам.

Люди бесцельно засуетились, как муравьи на куске прогнившего дерева, а пламя наступало – и наконец поглотило их.

Одну из галер понесло к берегу. Якорные канаты перегорели, ветер подгонял ее, и она мягко раскачивалась, горящая мачта и оснастка чертили в небе огненные линии. На высокой кормовой башне, прижимаясь друг к другу, стояли Хеланка и Имилце, близнецы, дочери Ланнона Хикануса.

Прежде чем галера коснулась камней причала, пламя охватило башню, и девушки исчезли.

Манатасси внимательно смотрел, огонь отражался в его свирепых желтых глазах. Когда последний язык пламени погас и остались только обгоревшие корпуса галер, он поднял железную руку. Рыбачьи лодки повернули и направились на север, туда, где, как просыпающееся на рассвете чудовище, шевелилась армия Манатасси.

Взошло солнце, и на бледно-коричневую траву равнины легли длинные тени. Слева расстилалась веселая лазурь озера в белых островках пены, взбитой утренним ветерком. Низко пролетел птичий клин, белый на голубизне безоблачного неба. Справа возвышались утесы, розовые и красные, в зеленых пятнах растительности.

Хай, глядя на озеро и утесы, видел в них только точки, где он укрепит свои фланги.

Впереди, за стенами, расстилалась открытая местность с низким кустарником и редкими большими сикаморами, она мягко нисходила от утесов к берегу озера примерно на ширину римской мили. Фронт был отчетливо виден – никакой засады не спрятать, хотя есть ряды небольших низких холмиков, похожие на волны спящего океана.

В тылу – улицы и строения нижнего города, лабиринт низких глиняных стен и плоских крыш, а еще дальше массивные каменные стены храма, и над ним вершины солнечных башен.

Хорошее место для последней битвы, с широким фронтом, крепкими флангами и открытой дорогой к отступлению.

Ланнон шел вдоль рядов. Его энергичная уверенная походка не вязалась с усталыми глазами и потрясенным, горестным лицом, лицом человека, видевшего, как его семья сгорает заживо. Хай шел в шаге за ним своей знакомой всем размашистой походкой. Топор он нес на плече, доспехи, сделанные по форме его горбатой спины, были начищены и сверкали на солнце. Дальше шел Бакмор с командирами.

Легионы стояли в боевом строю, и Хай не видел погрешностей в построении. Легкая пехота образовывала внешний заслон. Каждый пехотинец был вооружен связкой легких дротиков и ручным оружием. За ними – тяжелая пехота, рослые люди, вооруженные топорами и длинными копьями. У каждого – тяжелые защитные доспехи. Эти люди составляют костяк легионов. При сильном натиске врага легкая пехота отступит сквозь ряды тяжелой, и неприятель окажется перед сплошной стеной оружия.

В тылу размещаются лучники. Они стоят на прямоугольных возвышениях, откуда могут стрелять через головы пехотинцев.

Еще дальше – подносчики с грудами копий и стрел, мешками холодного мяса и лепешек, амфорами воды и вина, запасными шлемами, мечами и топорами и прочими предметами, которые могут быть уничтожены в ходе битвы.

Вначале Ланнон проходил мимо рядов в тишине. Солдаты стояли вольно, чистили оружие, многие без шлемов, некоторые дожевывали последние куски пищи, все – внешне спокойные ветераны, которые много раз ходили на свидания с госпожой Смертью, знают в лицо эту шлюху и смрад ее дыхания. На многих видны свежие следы ее когтей, но на лицах нет страха, в глазах – тени.

Хай чувствовал робость, встречая их спокойные взгляды, и гордость, когда один из легионеров улыбнулся и сказал:

– Нам тебя не хватало, избранник бога.