– Мой почтенный отец, – заговорил я на синдебеле, – я слышал, ты говорил о великой загадке, которая живет в этих холмах. Прошу тебя, как сын и друг, расскажи мне об этом.

Потребовалось несколько секунд, чтобы он справился с изумлением. Тогда я повторил фразу, услышанную от Тимоти Магебы. Это был тайный код, знак того, что человек посвящен в величайшие тайны. Старик разинул рот. Теперь он не мог не ответить на мой вопрос.

– Сын мой, – негромко заговорил он. – Если ты знаешь эти слова, то должен знать и легенду. В дни, когда скалы были мягкими, а воздух туманным – традиционное обозначение глубокой древности, – мерзость и зло царили здесь, и наши предки их победили. Они наложили смертельное проклятие на эти холмы и велели стереть зло с лица земли и из умов людей навсегда.

«Снова эти слова, точно в таком порядке».

– Это вся легенда? – спросил я. – Больше ничего?

– Больше ничего, – ответил старик, и я понял, что он говорит правду. Мы пошли к ожидавшим грузовикам, и я для начала обратился к Джозефу на шангаанском:

– Иди с миром, друг мой. Веди машину осторожно, заботься о тех, кто едет с тобой, они для меня очень ценны.

Джозеф разинул рот. Я повернулся к слугам и сказал на сечуана:

– Паук шлет вам привет и желает мира.

Все они застыли, когда я упомянул свое прозвище, но когда они отъезжали и опомнились от изумления, я слышал, как они шумно смеются моей шутке. Потом грузовики исчезли среди деревьев, и вскоре шум моторов сменился вечной тишиной буша.

– Знаешь, – задумчиво сказала Салли, – кажется, я попалась. Я в двухстах милях от ближайшего жилья наедине с человеком, в чьей нравственности сильно сомневаюсь. – Потом хихикнула. – Ну разве не замечательно?

Я нашел место на краю обрыва, где можно было перевеситься через край, придерживаясь за ветви большого молодого дерева – бабуиновой яблони. Оттуда открывался хороший вид на весь обрыв и на открытую местность внизу. Там, рядом с молчаливой рощей, стояла Салли, и я хорошо ее видел.

Солнце находилось справа от нее и светило мне прямо в глаза. Оно было всего в десяти-пятнадцати градусах над горизонтом, его золотые лучи мягко расцветили скалу и листву.

– Э-ге-гей! – ясно послышался крик Салли, и она подняла обе руки. На выработанном нами языке жестов это означало: «Иди ко мне».

– Хорошо, – выдохнул я. Она, должно быть, увидела их. Я объяснил ей, как заслонять глаза, чтобы косые лучи солнца помогли проследить за прямым, как стрела, полетом крошечных золотых огоньков. Старый прием охотников за дикими пчелами, позволяющий отыскать их улей. Меня этому научили бушмены.

Я оттолкнулся от края и начал пробираться через колючие кусты и густой буш, покрывавший вершину. Я догадывался, откуда начинать поиск: весьма вероятно, улей располагался в красной скале, покрытой множеством щелей и трещин. Не прошло и пятнадцати минут, как Салли опять замахала руками и крикнула:

– Прямо под тобой.

Я снова перегнулся через край и увидел золотые огоньки пчел, возвращавшихся домой, в улей.