Из колодца поднимались клубы чёрного дыма, а горящие игрушки падали и падали вниз. Артур хрипел, задыхаясь. Он накрыл ладонью расплавленную пластмассу, и мощнейший разряд боли затмил даже боль в сломанной ноге. Но сил кричать не было. Удушливый дым быстро заполнял пространство тоннеля. Отчаянно пищали крысы.

Артур уже почти ничего не соображал, сознание погружалось в чёрную трясину. Паника затмила боль, рука, в каком-то порыве, потянулась вверх, обожжённые пальцы попытались хоть за что-то уцепиться, но там была лишь пустота. Разъедаемые едким смрадом лёгкие молили о глотке свежего воздуха, сердце, будто тисками сжало, а в отравленном мозгу что-то пульсирующее и горячее рвалось наружу, давя изнутри на барабанные перепонки и глазные яблоки.

И именно в этот момент сознание вынырнуло их чёрной трясины, и Артур чётко осознал своё положение. Безумие отступило, зато панический животный ужас достиг критической точки. Откуда-то взялись силы для вопля.

Артур увидел, как из дымной хмари выплыло лицо Киры. Девочка улыбалась, радужка её глаз сияла голубым потусторонним светом.

- Я оказалась права, - произнесла она. - Гроза уготовила тебе короткую роль. Прощай, дуралей. Скучать по тебе не буду.

Её лицо растворилось в клубах дыма. Последнее что Артур услышал, перед тем как задохнуться, это было тихим звоном колокольчика: динь-динь, динь-динь... Его обмякшее тело завалилось на бок, голова опустилась рядом с черепом журналиста Фролова, на лице застыла гримаса ужаса.

Дарья бросила опустевшую сумку и зажигалку в колодец, попятилась и обессиленно села на землю. Она сейчас не чувствовала ни триумфа, ни злорадства. В душе расползалась пустота, здравый смысл временно впал в кому. Дарья ясно сознавала, что только что убила человека, своего мужа, но она думала об этом совершенно бесстрастно, как о чём-то не важном.

Её взгляд наткнулся на ползущего по обломку кирпича жука. Она вспомнила, что эта букашка зовётся жук-пожарник. Красивый, с длинными усами. Ползает себе и не делает никому зла. Его не интересует, что творится вокруг, у него свои жучиные заботы. Крошечное создание, если оно умрёт, ничего не изменится. Абсолютно ничего. И никто не будет горевать по этой букашке. Вот же несправедливость.

Дарье стало тоскливо, да так, что слёзы потекли, и жук тут был "виновен" лишь отчасти. Тоска копилась все эти дни, скрываясь за вуалью злости, а теперь, ничем не прикрытая, она растекалась в сознании мутными ручьями. Дарья ощущала себя одинокой букашкой, до которой никому нет дела. Безмерно одинокой и несчастной.

Рядом материализовалась копия Киры. Девочка нерешительно протянула руку и кончиками пальцев погладила Дарью по голове.

- Не плачь, - с сочувствием промолвила она. - Я не хочу, чтобы ты плакала. Будь сильной.

Дарья вытерла ладонью слёзы, поднялась. Первым её порывом было нагрубить: "Я не нуждаюсь ни в чьём сочувствии!" Но искорка гнева погасла, едва вспыхнув. Вся злость упала в колодец вместе с горящими игрушками, не осталось ни капельки. К тому же, ей действительно хотелось, чтобы хоть кто-нибудь её пожалел.

- Папочка получил то, что заслужил, - сказала девочка. – Это ведь хорошо. Это правильно.

Дарья с грустью усмехнулась.

- Кира никогда не называла его "папочка".

- А я его никак называть не буду. Он теперь ничто.

- Странно, - Дарья, пошатываясь, приблизилась к колодцу, - я больше не чувствую к нему ненависти. Полное равнодушие, словно он и не существовал никогда.

Но она понимала, ненависть всего лишь взяла передышку. А вот сожаление, насчёт того, что сделала, появится вряд ли. Она уже сейчас неосознанно пыталась стереть из памяти грязное лицо Артура, колодец, горящие игрушки - ничего этого не было, сон.

Дарья вздохнула, развернулась и побрела прочь от колодца, а девочка ещё долго глядела ей вслед, пока не растворилась в воздухе как утренний туман.