Тогда‑то старшина впервые и назвал его с помоста Даром Ашшура. Насколько же он был далек от истины!

Жрец Мудрого Аша и его прислужник‑человек, которого звали Карашшер, глядели в магический кристалл, где в голубом сиянии скользил исполинский змей. Впрочем, только Карашшер видел змея. Маг в этот миг сам был той огромной рептилией, видел ее глазами и чувствовал все, что чувствовало гигантское пресмыкающееся. Более того, как слуга Мудрого, он мог бы превратить в змею, пусть не такую громадную, даже собственное тело. Но последние два века ни разу этого не делал. Он слишком дорожил магической властью, неразрывно связанной с человеческим обликом.

– Выходит, ты ошибся, господин, – осторожно произнес Карашшер.

– Нет. – Сознание жреца полностью вернулось в человеческое тело. – У него особый путь, а законы – Судьбы – выше воли богов. Потому‑то отец наш Ашшур оставил дела своего мира.

– Это действительно так? – заинтересовался Карашшер.

– Так говорят. – Серые глаза жреца на миг утратили огонь холодной мощи. Но только на миг.

– Мы служим Мудрому. – Последователь Аша сотворил старинный знак уважения, и зеленый огонек, сорвавшись с его пальцев, медленно опустился на мозаичный пол. – Не обращайся к тому, чего не можешь понять, и избегнешь беды.

Возможно, это была угроза. Карашшер опустил глаза, уставившись на зеленый огонек под ногами, молчал, не решаясь нарушить тишину. Маг был единственным существом, которого он боялся. И Карашшер не мог бы сказать, чего он страшился больше: кары, за непослушание или того, что маг выбросит его, как негодную вещь, навсегда забыв о существовании какого‑то Карашшера. Воин видел и то и другое (он был не единственным слугой жреца Мудрого) – и каждый раз ужас его был безграничен. Но Карашшер знал, что, пока он нужен хозяину, тот будет терпелив с ним. И воин старался оставаться нужным.

– Я полагал сделать его магом, – сказал жрец Аша. – У него есть и этот талант. Но, похоже, Судьбе угодно создать из него воина.

– Да, мой господин, – согласился Карашшер. – Этот мальчик – прирожденный боец. Он не знает страха.

– Он узнает его, – жестко сказал маг. – Позже.

– Я мог бы стать его наставником, – предложил Карашшер. – Уж бойца я из него сделаю. Лучшего в Четырех Империях!

Маг усмехнулся.

– Нет, – сказал он. – Ты сделал бы из него безупречного воина. А безупречный воин – всего лишь воин. Он слеп. Тот путь, какой ему предназначил я, путь боли и одиночества. Пусть он познает слабость, пусть станет гибким, как плеть. Тогда никто, кроме держащего рукоять, не сможет угадать, куда он ударит.

– А рукоять держать будешь ты? – угадал Карашшер.

– Да, – сказал маг. – Так угодно Мудрому… и мне.

Глава седьмая

Фаргал разбежался и, высоко подпрыгнув, вскочил на подставленные ладони Большого, оттолкнулся – и вот он уже стоит, выпрямившись, у Большого на плечах. Мимошка бросил им, один за другим, пять ножей и застучал в маленький барабан, задавая ритм. Ножи замелькали в воздухе. Фаргал и Большой жонглировали в четыре руки. Отполированные клинки вспыхивали на солнце. Фаргал сам придумал этот номер, и они с Большим два месяца разучивали его, сначала с деревянными жезлами.