Я поздравил его с тем, что он начинает приобретать известность, но Ахмет уже не казался таким восхищенным, как накануне.

Ответы на письма он принес показать мне, потому что Иван Фомич уехал в район по делам школы. Эти письма были уже не на двенадцати страницах, а только на трех и были написаны карандашом под копирку.

Письма оказались короткими, в них без всяких подробностей говорилось, как организовать раскопки, что брать в поход. Я сказал, что, по-моему, письма годятся. Ахмет спросил, нет ли у меня денег: на марки надо 1 рубль 20 копеек, а у него только 65 копеек. Мы с Антошкой собрали недостающие деньги, и Ахмет отправился на почту.

Приходил Антошка Щукарь. Жаловался на мать. Сегодня Прасковья Антиповна бегает по станице и рассказывает, что в могиле лежали нетленные тела древних праведников, а когда их стали вытаскивать из могилы, тела, назло грешникам, потревожившим их, превратились в кости.

— Ну что с мамкой делать? — в отчаянии спрашивал Антошка.

Думали мы, думали, и я сказал, что единственное средство — нарисовать в колхозной стенгазете такую карикатуру на Прасковью Антиповну, чтоб ей по улице было стыдно пройти. Антошка согласился, хотя было видно, что ему это неприятно.

17 июля. Мы вчера до ночи гоняли футбол, и я еще спал, когда ко мне ввалился Ахмет Галиев. Лицо у него было бледное, расстроенное, а в руках он держал пачку разноцветных конвертов.

— Вот!!. — крикнул он. — Четырнадцать штук!

Я ахнул. Мне было смешно смотреть на отчаяние Ахмета.

— Ну что ты так расстроился? Попишут-попишут, да и перестанут.

— Как бы не так! — сердито сказал Ахмет. — Это пока из ближайших школ… А сколько их в области! Послушай, Челнок, это все вы с Васькой Таратутой затеяли, так выручайте — пишите вместе со мной ответы.

Мне ужасно не хотелось браться за это дело, и я нашел выход. У Нинки мать работает машинисткой в стансовете, и сама Нинка научилась печатать, у них дома есть пишущая машинка.

Мы с Ахметом сочинили коротенькое письмо, странички на полторы, где сообщали самое главное о нашем кружке и о раскопках. Потом мы пошли к Шукам, и Нинка за три приема отстукала письма, которые мы подписали так: «Члены Бюро Галиев и Челноков».

На марки и конверты требовалось 6 рублей 30 копеек. У нас с Ахметом уже не было ни копейки. Нинка выгребла из копилки 3 рубля 80 копеек (она копила деньги на ленты к новому учебному году). Иван Фомич еще не вернулся из района, и пришлось идти к директору Елене Николаевне. Она дала деньги полностью, а Нинкины велела вернуть обратно.

Письма мы послали и теперь со страхом ждем завтрашнего дня. Что-то будет?

18 июля. Ужасный день!

Меня с утра подмывало узнать, сколько писем пришло сегодня, и я побежал к Ахмету.

Отец и мать Ахмета были в поле, младшие ребятишки играли во дворе, а сам Ахмет сидел в полном отчаянии за столом, заваленным грудой писем.

— Слушай, — возбужденно обратился он ко мне, — а что, если мне немножечко сойти с ума?

— Опомнись, Ахмет! — в испуге закричал я.

— Да нет, я не взаправду… Просто написать всем, что у Ахмета помутилось в голове и он не может отвечать на письма…

— Это не выход из положения… Знаешь, Ахмет, пойдем к Ивану Фомичу, он что-нибудь посоветует…

Мы пошли к Ивану Фомичу и, к счастью, застали его дома — он вернулся вчера вечером.

Ахмет взволнованно рассказал всю историю. Иван Фомич слушал и улыбался.

— Ну что же, хорошо, прекрасно, — сказал он, когда Ахмет кончил. — Движение за археологию развивается.