|
О Хольгином пророке знали почти все — кто видел, кто только слышал, но сразу догадался. Савряне относились к ринтарскому проповеднику более скептически, но Богиня-то едина! Как и ее священная книга, уже сотни лет переписываемая без малейших изменений — приходилось изощряться в толковании. Часть противников послушно сотворила Хольгин знак — правда, свободной рукой, во второй продолжая сжимать оружие. Колай и вовсе принялся истово молиться: Лучезарная, не попусти! — Хольга вложила в вас души не для того, чтобы вы замарали их грехами! А чтобы сохранили в чистоте, несмотря на мирские искушения и власти! — упоенно продолжал молец — еще ни разу ему не доводилось вещать перед таким скоплением народа! Сам святой Трачнил позавидовал бы. — Знайте: чаша Ее терпения уже полна до краев и скоро опрокинется на ваши неразумные головы! Если… Откуда пустили эту стрелу — с реки или с берега, — никто так и не понял. Молец всхлипнул, выронил посох, тут же с шипением угасший в воде. Потянулся к торчащему из-под ключицы древку, но не достал: рука опала, ноги подкосились, и пророк, нелепо изогнувшись, будто из него выдернули стержень, упал. Когда в гробовой тишине растаял последний плеск, савряне и ринтарцы одинаково яростно взревели. До чего же низко пали их враги — божининого человека убили! (Хольгин он или просто блаженный — без разницы, все равно Ею отмеченный!) Ничего святого в них не осталось! А раз так — то всего остального не жалко. * * * На Рыску, как всегда внезапно, накатило ощущение близящейся беды. На сей раз — такое сильное и всеобъемлющее, что девушка пошатнулась, не сразу сумев заговорить. — Альк, чувствуешь?! — Да. Взгляд у саврянина снова начал стекленеть. Батраки с воплями ужаса и отвращения попятились от пещер — крысы посыпались оттуда горохом, по стенам, как паучье. — Бежим! — Жар схватил Рыску за руку, но та в последний миг уцепилась за Алька, а сдвинуть их обоих вору не удалось. — Уже некуда. — Саврянин с таким отстраненным видом склонил голову к плечу, будто сам вот-вот рассыплется на сотню крыс. В лесу за пещерами послышались голоса, возня, треск веток. Еще бы собачий лай — и можно подумать, что местный вельможа объявил неурочную охоту на волков, цепочкой пустив загонщиков. — Давайте обратно в лодку и вверх по течению, — трезво предложил Мих. — Посреди реки, да в такой темнотище, никто не достанет. И не до того им будет. — Куда угодно, только сваливаем отсюда! Рыска, да вмажь ты ему пощечину! Девушка неуверенно подняла руку, но саврянин, встряхнувшись, поймал ее запястье. — Я тебе сам щас… — процедил он, глядя на Жара. — А какого Сашия ты стоишь?! Альк уже не стоял. Хотя смысла бежать по-прежнему не видел. Но пусть надежда, которую путники добровольно променяли на знание, хоть с кем-то останется до последнего. Цыка выскочил на берег первым и опешил — так тут все изменилось меньше чем за лучину. Над островом стояло низкое зарево от сотен костров и факелов, в котором с криками метались тени, до того изломанные, что Рыске показалось, будто там сцепились две крысиные стаи. И это было только начало: огненные точки продолжали стекаться к Пупу с обоих берегов, на смену угасшим и сброшенным в воду. — А чтоб их всех Саший побрал! — с горечью сказал Мих. — Опоздали. Жар обернулся — и понял, что батрак имеет в виду не войну, а свой неудавшийся побег от нее. |
