— «Фантастическая» музыка существует давно, — сказал он, — да и не стоит так резко противопоставлять фантастику реальности. В искусстве эти понятия часто сливаются.

— Например? — спросил Ястребцев.

— Могу сослаться на собственный опыт. Известно, что Царская Невеста — вполне реальное лицо. Это дочь московского боярина, жившего в шестнадцатом веке. Но её нежная, кроткая натура была чужда грубости и жестокости, среди которых она жила. Оттого я придал ей черты Снегурочки, сказочного существа. Снегурочка не жилица у нас на земле. А беззащитная Марфа как бы истаивает в своей прощальной арии.

— Это только подтверждает мою мысль, — сказал Ястребцев, — вы и в реальной жизни различаете две стихии. И если ваши земные создания так часто обретают «неземной» облик, то и духи, не говоря уж о Снегурочке или Волхове, даже Водяной царь и Леший у вас полны жизни.

— Это всё мои хорошие знакомые, — сказал композитор, — я принимаю их всерьёз.

— И однажды поплатился за это, — вставила хозяйка.

— Поплатился в буквальном смысле. За «Шехеразаду» мне решили уплатить только половину гонорара. Никто не сомневался в достоинствах самой музыки, но сказка из «Тысячи и одной ночи» — помилуйте, что за сюжет! Один из членов комиссии так и сказал: «Жаль, что время и усилия потрачены на такой пустяк!»

Гости посмеялись. Ястребцев, должно быть, забыл своё намерение не утомлять хозяев и затеял новый разговор:

— Какое загадочное искусство — музыка! Сильно действует, это правда. Но если нет программы или комментариев, как угадать, что именно замыслил автор?

Хозяин так и встрепенулся:

— Вот как? А в живописи вам всё понятно? Если бы известная картина Леонардо не называлась «Тайная вечеря», угадали бы вы, что там происходит?

— Догадался бы.

— Ну хорошо, возьмём другой пример: что говорят вам без комментариев фигуры Сикста и святой Варвары в не менее известной картине Рафаэля? И, наконец, в литературе — неужели всё ясно? Зачем же критики так ожесточённо спорят и никак не могут прийти к единому мнению? Нет, друг мой, все искусства многозначны; музыка, пожалуй, более других, я согласен. Но она и без всяких объяснений заставляет нас волноваться, и это волнение не безотчётное.

— Я знаю людей и вовсе равнодушных к музыке, — сказал Ястребцев.

— В этом музыка не виновата.

— Разумеется. Но как было бы хорошо, если бы вы, Николай Андреевич, написали книгу о музыкальной эстетике!

— Ну, это не моё дело, скорее ваше. Скрипач — скрипи, трубач — труби… А сочинитель — сочиняй!

— Буду, буду трубить, буду вашим трубадуром, — весело отозвался Ястребцев (он любил такого рода каламбуры), — да только кому же судить об искусстве, как не самому музыканту?

Юному гостю также не терпелось высказаться:

— Эстетики ещё не было, а художники уже творили.

Хозяин с нарочитым удивлением поднял брови:

— Творили? Да разве они боги?

— Да, боги. Сотворил ли бог небо и землю, сомнительно, а Девятая симфония сотворена. И «Снегурочка» также. И… «Пиковая дама».

— Благодарю, что поместили в таком лестном соседстве, — сказал композитор, — но позволю себе заметить, что лучше избегать таких восторженных отзывов. Скромность необходима не только в нашей самооценке, но и в том, как отзываемся о других.

После чая хозяин и гости снова спустились в сад.

— Как мелодичны пьесы Шумана! (Надежда Николаевна играла одну из них для гостей.