Петя безропотно дал себя увести. Он только хотел, чтобы Фанни поскорее вернулась в зал к танцующим, — не потому, что она мешала ему, а для того, чтобы она опять стала миловидной и счастливой.

Но она не спешила. С серьёзным лицом проследила, чтобы все четверо (среди них и маленький Ипполит) хорошенько помолились богу, и, уложив их, ещё постояла немного в детской, прислушиваясь, как они. И неторопливо вышла. А вальс был слышен. Должно быть, оркестрину снова завели.

7

Ночью ему снился бал, только не в гостиной у родителей, а где-то в чужом доме. Фанни танцевала с офицером, который почему-то оказался мосье Полем, незадачливым игроком из её рассказа. Сам же Петя в стороне, кружась, напевал свой вчерашний вальс. Но если накануне и наяву этот вальс легко укладывался в общий, то теперь он выделялся и всем мешал. Фанни и её партнёр всё время оглядывались на Петю и не могли попасть в такт, остальные гости — также. Тогда он вышел на улицу и среди метели и стужи продолжал кружиться и напевать. Нет, он не хочет довольствоваться скромной долей, метель не пугает его. Напротив, среди ветра и снега мелодии рождаются привольнее и живее. Одна тает, другая как бы вздымается из сугробов, их уже несколько, но это всё тот же, его собственный свободный вальс…

Утром он просыпается счастливый. И когда приходит Фанни, подтянутая, бодрая, аккуратно причёсанная, ему становится жаль её. И он прижимается щекой к её прохладной руке.

Он знает, что Фанни любит его, но почему-то заставляет его страдать, разлучая с музыкой.

Значит, можно и любя причинять зло — это он запоминает.

Но ему жаль не себя, а её.

В её взгляде беспокойство. Она соображает, как быть: поддаться ли на эту ласку или не обратить внимания, не «фиксировать» проявление детской нервозности.

Но прежде чем наставница начинает свои утренние распоряжения, он говорит с мольбой:

— Простите меня, Фанни, голубушка, если я когда-нибудь огорчил вас.

Он всегда забывает сказать «мадемуазель», и Фанни освободила его от этой условности.

Но она убеждается, что чувствительность ещё гнездится в нём: с этим мальчиком будет ещё немало хлопот. И она снова берётся за своё трудное дело:

— Чем же вы огорчили меня, Пьер? Вы хорошо учитесь, послушны…

Но внутренний разлад остаётся.

8

С его первой учительницей музыки, Марией Марковной Пальчиковой, отношения были куда проще. И он любил её, хотя она была самая заурядная провинциальная музыкантша, из самоучек. Когда через много лет она написала ему, что терпит нужду, он с того же дня стал аккуратно высылать ей пенсию. И с удовольствием вспоминал доморощенные уроки, от которых другой ученик сильно заскучал бы.

Фанни пробыла в воткинском доме четыре года. Когда семья перебиралась в Петербург — ломка всей жизни, — с Фанни пришлось расстаться, её ждали в другой семье. Тяжело было прощание. Петя плакал навзрыд и долго помнил её последний взгляд. Но чем дальше, тем яснее становилось ему, что из-за неё он не мог быть вполне счастлив в ту пору.

Разная бывает любовь у людей, он это рано понял. И большая и маленькая, и долгая и кратковременная. Одна скудеет без взаимности, другая длится и длится. Его любили по-разному, и он также не мог одинаково любить всех.

Но у всякой любви есть своя тень: разлука. Он уже узнал много разлук, и все они были горькие: отъезд старших сестёр после каникул, болезнь маленькой Сани, к которой не пускали целых шесть недель; расставание с Фанни… Но не было ничего горше отлучек матери, как не было ничего сильнее его любви к ней. Часто он разыскивал её по всему дому, чтобы убедиться, что она тут, поблизости.