— Их и теперь сколько угодно.

— Но чем она живёт, такая дряхлая женщина? Что её занимает?

— Разумеется, её прошлое. Для неё это единственная реальность.

Он рассказал Славиной о каменской жительнице, матери его шурина, Александре Ивановне Давыдовой. Эта была последняя из жён декабристов, вернувшаяся из сибирской ссылки.

Она дожила до глубокой старости. В последние месяцы её сознание угасало, но очень ясно помнила она юность, старую Каменку и гостившего там Пушкина. Конечно, было бы кощунством сравнивать благородную женщину со старой картёжницей — графиней. Но Чайковский хотел рассказать артистке о свойствах старческой памяти.

«Я как теперь всё вижу…» — так начинала Александра Ивановна свои рассказы о прошлом, и Модест воспользовался этим в своём либретто в песенке старой графини.

Герман наблюдал. Роковое мгновение близилось…

Одна лишь слабая свеча, стоявшая на столике близ кресла, освещала старую графиню, которая, казалось, погрузилась в сон. Но она не спала, она вспоминала. Видения давно минувшего, яркие и живые, чередовались со смутными и досадными впечатлениями недавнего бала. Она сравнивала прошедшее и настоящее. Как бесцветны и ничтожны казались ей нынешние царицы балов перед величественными и смелыми красавицами прежних десятилетий! О, её ровесницы были пылки и решительны и в любви и в игре. Отважно защищали они завоёванное счастье, отважно лгали и во всём властвовали.

И под звуки ожившего в её памяти старинного менуэта вставали перед графиней образы её блестящих, знатных подруг, прекрасных женщин, а рядом — смелых мужчин, с иными, чем теперь, понятиями о доблести и чести. В их жилах текла горячая кровь; жизнь и смерть стояли рядом. И любовь к жизни была так же сильна, как и презрение к смерти.

Говорят, длинна жизнь… Но что такое девять десятков лет? Ах, как бы ни была длинна, её уже не осталось, и как ни скучен и пуст нынешний свет, покидать его страшно. Вот и последний бал становится воспоминанием. Жизнь кончается, убывает; давно уже нет в ней никаких неожиданностей. Ночь будет долга, а утро туманно и призрачно. Одни только воспоминания поддерживают скудеющую жизнь.

И графиня запела про себя песенку былых времён. Чайковский выбрал для этого арию из оперы Гретри «Ричард Львиное сердце». Композитор сильно изменил её: тональность мрачнее, напев медлительнее. Середину графиня совсем забыла. Здесь была слышна не французская ария, а исповедь старого сердца. Всё слабее звучала она, всё прерывистее; казалось, мелодия теряется, иссякает, как маленький ручеёк. Сама жизнь прерывалась, иссякала, истаивала в последнем признании.

Бедная старуха! Она боялась умереть в постели, жалела, что не будет в её жизни ничего больше неожиданного. Но её песенка не иссякла, а резко оборвалась.

V. История Лизы

«Жизнь мне лишь радость сулила…»

1

Да, так светло началась жизнь внучки (или правнучки) старой графини. Лиза была примечательная девушка; неудивительно, что она пленила нашего героя.

С трогательной сироткой пушкинской повести у неё не было ничего сходного, кроме имени и возраста. Её положение в свете было совсем другое: не бедная воспитанница, взятая в дом из милости, а богатая наследница. Она была куда благополучнее скромной Лизаветы Ивановны, которую описал Пушкин. Но в дальнейшем судьба, довольно милостивая к бедной воспитаннице, повела юную графиню иным путём. Лизавета Ивановна, после кончины её благодетельницы, вышла замуж за очень любезного и порядочного молодого человека и, как видно, избавилась от нужды: взяла даже к себе в дом бедную родственницу. Что же касается Лизы, о которой рассказано в музыке… Но не станем забегать вперёд.

В свете молодая графиня отличалась от своих подруг: была молчаливее, сдержаннее, прекраснее… Говорили, что она очень похожа на свою бабку, какою та была в молодости…

Родители Лизы давно умерли.