|
Молодой человек идет в армию, и, прежде чем дать ему в руки автомат Калашникова, мы с помощью конкретных методик пытаемся объективировать структуру его личности и даже предсказать его поведение в экстремальных ситуациях. Описать эмоциональный фон, импульсивность, систему ценностей и приоритетов, всевозможные фиксации и акцентуации. И даже высказать проективные рекомендации. Причем делаем это, основываясь на предпочтениях и интерпретациях цвета и беспредметных форм. Я имею в виду методики Макса Люшера и Германа Роршаха. А почему мы не можем пойти «другим путем»? Не от человека к цвету, а от цвета к человеку, то есть к художнику. Используя палитру вот этой, например, картины, что мы сейчас видели, тестируем ее, используя бесконечное множество накопленных данных, и получаем, что с высокой степенью вероятности писал ее не страдающий злокачественной опухолью пожилой печальный и запуганный человек, а молодая женщина? Или «юноша бледный со взором горящим»? Причем все эти данные могут быть объективированы, верифицированы и даже уложены в репрезентативные таблицы. Искусствоведение ведь к настоящему моменту представляет собой сферу эстетского знаточества, превратившего восприятие искусства в нечто подобное священнодействию, закрытому для профанов. Я не предлагаю поверять алгеброй гармонию. Я всего лишь предлагаю дополнительный метод. Или методы, потому что на этом пути один способ познания неминуемо потянет за собой другой. И мы не знаем, какую систему взглядов мы получим на выходе, если этот выход вообще существует.
— А вы читали Берджера? «Искусство видеть»? — Конечно. Но он, если я правильно помню, предлагает рационализировать восприятие картины. Грубо говоря, разрезать ее на куски. И расслоить на слои. Я же говорю совершенно о другом. Об использовании методик, которые успешно работают, но не доступны рационализации и вообще контролю сознания. Их нельзя подделать и имитировать, они апробированы и приняты на вооружение, но позитивистская интерпретация их если не невозможна, то с трудом достижима. Разве что когда-нибудь в далеком будущем. Не сейчас. Их надо просто немного перенастроить. Причем речь идет не о феноменологии с ее сугубо субъективным экзистенциалистско-персоналистским арсеналом методов. Он сам нуждается в дешифровке. Я говорю о прикладной дисциплине, использующей общепонятный словарь. Очень бедный, примитивный, но понятный. Благодаря ему картина начнет говорить сама. Без толмача и интерпретатора в виде искусствоведа. Почему человек с высшим естественным или техническим образованием должен иной раз выслушивать какой-то детский лепет применительно к живописному произведению? И добро бы это было просто мнение. Нет, этому мнению присваивается объективный статус, вдалбливаемый с помощью идеологического отбойного молотка. И меняющийся, кстати, в зависимости от политической или социальной конъюнктуры. Солоухин в «Письмах из Русского музея» приводит забавный пример искусствоведческой интерпретации картины Сурикова «Покорение Ермаком Сибири». «Оттепельный» экскурсовод трактовал это произведение следующим образом: «Суриков хотел показать народ. Он не выделял роль вождя. Ермак — не на первом плане, а в центре толпы. Он ничем особенным не выделяется, кроме руки, протянутой вперед. На первом же плане — казак с веслом, казак с ружьем, казак, заряжающий ружье, и вообще главное — не вождь, а народ». А в сталинское время его коллега имел иное мнение: «Ермак расположен в центре композиции, чем подчеркивается его роль вождя, атамана, полководца. Он стоит под знаменем, под Спасом-нерукотворным и под Георгием Победоносцем. Чувствуется, как его воля цементирует атакующее войско. Все воины сплотились вокруг него и готовы сложить головы, но не выдать своего атамана». И где же в этих полярных суждениях объективность? Где концепция? Где собственное видение? Это сплошная постыдная идеологическая конъюнктурщина и ничего более. |
