Последняя цена названа и принята. Аукционист сжимает кулаки. Продана.

    Многие девушки мечтают, чтобы их продали в Курулене. Его просторный помост - самый знаменитый в Аре. И самый большой. Полукруглый, шириной около сорока футов, он украшен затейливым резным орнаментом, выкрашен в желтый и голубой - цвета работорговцев. Высота его футов пятнадцать. На обращенной к толпе высокой ровной закругленной его части через равные промежутки изображены вырезанные из крашенной белым древесины девять фигур рабынь. Полагают, что тысячи лет назад эти девять девушек были первыми рабынями, добытыми мужчинами крошечного городка под названием Ар. Шеи вырезанных из дерева невольниц охвачены чем-то вроде веревочных ошейников, сплетенных, похоже, из каких-то растительных волокон. Стало быть, в те времена железа в Аре не знали. Рассказывают, что девушкам этим пришлось родить своим хозяевам множество сыновей.

    -  Ты, рабыня! - ткнул в меня пальцем мужчина.

    -  Да, хозяин! - откликнулась я. От охватывающего горло ошейника вправо и влево свисали цепи - ими я прикреплена к стоящим по обе стороны от меня девушкам.

    Мы - в ведущем к помосту коридоре. От выхода с помоста проходит еще один коридор.

    -  В каких позах показать себя на помосте, знаешь?

    -  Да, хозяин.

    Вымуштровали меня на славу. На помосте Курулена почти ничто не происходит случайно.

    Подошел к следующей, справа от меня, ближе к рабскому бараку. Задал тот же вопрос. Как и на мне, на ней - ошейник с двумя цепями, левая идет ко мне, правая - к другой ее соседке.

    -  Да, хозяин! - уверила его она.

    Следующая. Каждый ошейник расстегивается, цепь можно присоединить или отцепить - управляться с невольницами вполне удобно. Всего в шеренге сто двадцать девушек. Если торги пойдут быстро, всех нас продадут анов за пять-шесть, если что-то не заладится - аукцион может занять целых восемь анов, затянется до самого утра. Кто-то пойдет с молотка быстро, кто-то - не сразу. Если на продажу девушки уходит много времени, значит, либо она не слишком заинтересовала покупателей, либо красота ее слишком необычна, и демонстрируют ее как-то особенно изощренно, с тем чтобы разогреть публику, взвинтить цену до предела.

    -  Да, хозяин! - ответила на вопрос работорговца стоящая еще дальше от меня девушка. Все мы должны быть готовы. Все должны из кожи вон лезть, иначе не миновать жестокого наказания.

    Я рассматривала моих соседок. Какие красивые! Все мы умело подкрашены. Ну, берегитесь, мужчины! Нас уже выставляли напоказ голыми в клетках, только без косметики - чтобы будущие покупатели могли оценить товар без прикрас, чтобы потом, когда начнутся торги, быть во всеоружии.

    Цепь едва дрогнула. Я подалась вперед, высматривая: что там? По нашему ряду прошелестел шепот: «Торги начались!»

    -  Я боюсь, - захныкала какая-то рабыня.

    -  В Курулене делает покупки весь Ар, - проговорила другая.

    Ничего не слышно. Но я знаю: первая из нас уже поднялась на помост.

    Я села на стоящую у стенки, длинную - почти на весь коридор - деревянную скамью. Подтянула потуже завязки зеленого шелкового платья. Хотя это хитроумное одеяние даже платьем не назовешь. Его можно разматывать и снимать постепенно, лоскут за лоскутом, начиная с головы или ног, пядь за пядью обнажая тело. В конце концов я окажусь почти голой - лишь грудь и бедра прикрыты лоскутками - и, услышав приказ, лягу на спину у ног аукциониста. Он встанет надо мной и начнет, набавляя цену, стягивать с меня лоскуты, точно ленты. А когда толпа взревет от нетерпения, он, пожав плечами, рванет шелк, и я, дважды перекатившись по помосту, улягусь обнаженная, подняв колено, беспомощно закинув за голову руки открытыми ладонями вверх - распростертая у всех на виду рабыня в ожидании властной мужской руки.