Но тут меня позвала Этта.

    Видение мгновенно улетучилось, из зеркала на меня смотрела красавица в убогом одеянии рабыни. Никаких украшений, что носят рабыни высших каст, лишь обрывок грубой ткани облегает тело. Она - рабыня из низших.

    Я вскочила и поспешила на зов Этты.

    Она сидела, скрестив ноги. Я села напротив. «Ла кейджера», - указывая на себя, проговорила Этта. «Ту кайира», - теперь ее палец обращен ко мне. «Ла кейджера», - повторила я, показав на себя, «ту кайира», - показав на нее. Я - рабыня. Ты - рабыня.

    Этта улыбнулась. Показала свое клеймо. «Кан-лара» - вот как оно называется. Кан-лара дина - это мое. Я повторяла за ней.

    «Шен-ник» - ошейник.

    -  И у нас так же! - вскричала я. Она не поняла, что меня так взбудоражило. В горианском - это мне еще предстоит узнать - множество заимствований из языков Земли. Насколько богат местный язык, мне судить трудно - я не так уж сильна в филологии. Вполне возможно, что почти все горианские выражения пришли из земных языков. И все же язык этот живой и выразительный. Ведь заимствованные слова, как это обычно случается с лингвистическими заимствованиями, приобретают местную окраску, натурализуются, как бы сливаются с языком, становятся его естественной составной частью. Много ли задумываются англичане о том, что слова «автомобиль», «лассо», «лава» - иностранные?

    -  Ошейник! - вскричала я. Этта нахмурилась, поправила:

    -  Шен-ник, - показала плотно сидящее на шее стальное кольцо.

    -  Шен-ник, - старательно копируя произношение, повторила я. Этта осталась довольна.

    Потеребив подол своего балахончика, она сказала: «Та-тира». Я посмотрела на свои лохмотья - безобразно короткие, просто стыд, только рабыне и носить такие. Улыбнулась. Значит, на мне надета та-тира.

    -  Та-тира, - сказала я.

    -  Вар шен-ник? - спросила Этта. Я указала на ее горло.

    -  Вар та-тира? - Я ткнула пальцем в свой балахон. Этта казалась довольной. Теперь она разложила передо мной разные предметы. Первый урок горианского начался.

    Вдруг, запинаясь, я выдавила:

    -  Этта… вар… вар бина?

    Этта удивленно взглянула на меня.

    Вот что твердили без конца те двое у скалы: «Вар бина? Вар бина, кайира?» Я не понимала, ответить не могла, они меня били. И все равно я не могла ответить. Все равно ничего не понимала. Тогда они решили перерезать мне горло. Тут-то и явился богатырь в алой тунике и, провозгласив: «Кейджера канджелн!», в жестокой схватке отвоевал меня. Потом привел в лагерь, выжег на теле клеймо. Теперь я его рабыня.

    -  Вар бина, Этта? - спросила я.

    Легко вскочив, Этта помчалась к пещере и вскоре вышла из нее, неся в руках несколько ниток незатейливых, ярко раскрашенных грошовых деревянных бус. Показала мне, потом, перебирая крошечные цветные бусинки, с улыбкой сказала: «Да бина». Приподняв всю нитку, пояснила: «Бина». Понятно. Значит, «бина» - это бусы или бусинки. Те, что держала в руках Этта, конечно, яркие и милые, но цена им невелика.

    Я пошла к пещере, Этта за мной. Приподняв крышку ящика, я достала из него нитку жемчуга, золотое ожерелье и еще одно, рубиновое, каждый раз спрашивая:

    -  Бина?

    -  Бана, - смеясь, отвечала Этта.