-  Не надо! - беспомощно взмолилась я по-английски. - Я люблю тебя!

    Пусть языка он не знает, но должен же, должен понять горе и стыд стоящей перед ним беспомощной, связанной, увешанной колокольчиками девушки, должен услышать, как отчаянно рвется она к нему!

    -  Я люблю тебя! - кричала я.

    Но ему, горианину, властелину, не было дела до моего горя, моих чувств, моих желаний - вот что, содрогаясь, прочла я в его глазах. Я - рабыня. Он дал знак. Один из мужчин приготовил огромный лоскут мягкой черной непрозрачной ткани, сложил вчетверо - получился квадрат со стороной около ярда. Хозяин бросил на меня взгляд.

    -  Я люблю тебя, - проговорила я.

    Ткань набросили мне на голову, четырежды обвязали вокруг шеи кожаным шнуром, стянули под подбородком. Ничего не видно.

    -  Но я люблю тебя! - откинув накрытую мешком голову, снова отчаянно закричала я.

    Я стояла перед ним, связанная, жалкая, увешанная колокольчиками, с накрытой мешком головой. И как же я любила его! Но за миг до того, как на голову набросили мешок, за миг до того, как свет померк в моих глазах, я прочла в его взгляде: для него, моего хозяина, я ничто. Ничто. Рабыня.

    Я стояла, опустив голову, охваченная страхом и горем, а вокруг хохотали мужчины. Состязаться будут пятеро.

    Эти ненавистные колокольчики! Такие крошечные, их так много, и не сорвать никак! Этот нежный, глубокий, сладострастный звон выдаст меня преследователям. Рабские колокольчики. Их звон приведет ко мне мужчин. Я чуть шевельнулась. Дрогнули и колокольчики. Малейшее движение - и они отзываются звоном! Мужчины бросятся на этот сладкий, бесстыдный зов, схватят меня, несчастную. А ведь если отвлечься, звук довольно приятный. Музыка неволи. Перезваниваются, шушукаются, нашептывают: «Кейджера, кайира. Ты ничто. Увешанная колокольчиками кайира. Ничто. Лишь игрушка в руках мужчин. Услаждай их получше, кайира». Пытаясь сбросить проклятые колокольчики, я передернула плечами. Никакого толку. Звенят переливчато, выдают меня врагам. Никуда не деться. Чуть вздохнешь - сразу откликаются. От страха я покрылась испариной. Поймана, опутана, словно в сетях - не вырваться. Шелохнешься - звенят. Хуже всех этот большой, на бедре. Главный ориентир. Хоть бы руки освободить. Нет, связаны крепко. Нет спасения. Я содрогнулась. Снова этот звон. Словно кричат: «Здесь она, здесь, связанная, беспомощная!»

    Но вот мужчины уже готовы.

    -  Пожалуйста, хозяин, - рыдая, взмолилась я, - защити меня! Я люблю тебя! Люблю! Оставь меня себе, хозяин!

    Смех, болтовня, заключаются пари.

    Моим преследователям теперь, наверно, уже тоже набросили на головы мешки. Только колокольчиков на них нет. И они не связаны.

    Щеки под колпаком залили слезы. Темная ткань повлажнела.

    Я - Джуди Торнтон, студентка-словесница престижного женского колледжа, поэтесса, тонкая, чувствительная натура!

    Но вот прозвучало радостно-возбужденное «Ату!», и в тот же миг на меня обрушился удар хлыста. Я бросилась наутек.

    Безымянная рабыня в чужом мире, во власти воинов-дикарей, в первобытном лагере. Объект охоты, прелестная двуногая дичь, всего лишь приз в жестокой игре.

    Дичь замерла, задыхаясь, звеня колокольчиками, вертя головой, словно могла видеть. Голова опутана колпаком.

    Вдруг рядом послышалось дыхание мужчины. Кто это - судья или один из преследователей?

    Прикосновение хлыста.

    Я вздрогнула, колокольчики зазвенели. Нет, не ударил, только коснулся.